Отсутствие в составе снарядов марки АЖО токсичных веществ, гарантированно обеспечивавших массовые летальные исходы, не должно вызывать недоумения, ведь выведение противника из строя или его изнурение (вполне самодостаточные цели применения ХО) и его физическое уничтожение – отнюдь не одно и то же. Если боец, получив отравление ипритом, отправлялся на пару месяцев в госпиталь, он, таким образом, выводился из строя, причем надолго, но совершенно необязательно должен был от этого отравления непременно скончаться. И наконец, нанесение непосредственного ущерба живой силе противника, то есть его физическое уничтожение, никогда не было единственной целью газоснарядной стрельбы, равно как и применения химического оружия вообще125.

Антоновщина дорого обошлась Тамбовщине. По данным советского историка-агрария В. П. Данилова, ссылающегося на отчеты руководителей подавления восстания за сентябрь 1920 года – август 1921 года, только убитыми губерния потеряла около 11 800 убитых в бою и до 1500 расстрелянных антоновцев, дезертиров и заложников, всего – свыше 13 тысяч человек, а также до 2 тысяч убитых с большевистской стороны – военнослужащих и партийно-советских работников из числа местных жителей. Итого – только убитыми 15 тысяч человек. Это не считая потерь РККА – порядка 4 тысяч человек126.

Однако с уверенностью можно сказать, что газоотравленных среди них не было ни одного.

В заключение следует сказать несколько слов о проблеме гипотетической запрещенности оружия массового уничтожения применительно к этой конкретной ситуации.

Незадолго до Первой мировой войны была принята целая серия международно-правовых документов, регламентирующих законы и обычаи сухопутной войны. Так, в Гааге 17 (29) июля 1899 года была принята конвенция «О законах и обычаях сухопутной войны», к которой было добавлено «Приложение о законах и обычаях сухопутной войны», состоящее из четырех отделов. В отделе II приложения – «О военных действиях», в главе I – «О средствах нанесения вреда неприятелю, об осадах и бомбардировках», в статье 22 записано: «Воюющие не пользуются неограниченным правом в выборе средств нанесения вреда неприятелю». А статья 23 поясняла: «Кроме ограничений, установленных особыми соглашениями, запрещается также: а) употреблять яд или отравленное оружие… е) употреблять оружие, снаряды и вещества, способные причинять излишние страдания…»127 Спустя восемь лет, 5 (18) ноября 1907 года, в Гааге сорока шестью странами были подписаны тринадцать конвенций и одна декларация, также посвященные правилам ведения войны. Так же как и в 1899 году, в конвенции «О законах и обычаях сухопутной войны» в «Приложении о законах и обычаях сухопутной войны» (отдел 11, гл. 1, ст. 22–23) были повторены все вышеперечисленные формулировки128.

Тогдашнее военное право при введении этих ограничений руководствовалось следующими соображениями: «В отношении способов устранения неприятельской армии принято за неоспоримое и само собой понятное правило, что военные власти и их органы пользуются по отношению к неприятельским комбатантам правом убиения и уничтожения; дозволены все изобретаемые современной техникой средства, даже наиболее совершенные и опасные, убивающие неприятеля целыми массами. Последние, достигая цели войны в кратчайший срок, совершенно неизбежны и, строго говоря, должны быть признаны наиболее гуманными. В дополнение указанного выше правила обычное военное право желает лишь, чтобы не применялись средства более суровые, когда для достижения той же цели имеются более мягкие и при том достаточные средства. Кроме того, некоторые средства, применение которых влечет за собой безцельные страдания, не должны быть допускаемы. Сюда относятся: Пользование ядом, как против отдельных лиц, так и против масс, отравление колодцев, съестных припасов, распространение заразных болезней (1) Как доказано применялось часто в войне испанцев против Наполеона 1-го). Вероломное убийство и объявление неприятеля вне закона. Пользование оружием, причиняющим безцельные страдания (стрельба нарубленным свинцом, стеклом и т. п.). Убийство раненых и пленных, неспособных более сражаться; Отказ в пощаде солдатам, уже положившим оружие и сдающимся в плен. Развитие современной техники сделало излишним специальное запрещение некоторых более старых средств (цепных, шестовых и каленых ядер, смоляных венков), так как они заменены теперь более действенным. Однако Петербургская конвенция от 11-го декабря 1868 г. воспретила пользование разрывными снарядами весом менее 400 грамм. Т. е. только ружейных пуль»129.

Иными словами, сами по себе средства массового уничтожения не только не запрещались, но считались неизбежными и даже гуманными, поскольку позволяли достичь целей войны быстрее. Декларируя те или иные ограничения, военное право руководствовалось лишь принципом разумной достаточности. Если человека можно убить обыкновенной пулей, незачем пользоваться разрывной, результат тот же, но быстрее и гуманнее.

Довоенные представления о недозволенных методах ведения войны были вообще порой весьма своеобразными. Так, международное право, не запрещая использования колониальных войск на европейских театрах военных действий, было склонно расценивать это как варварство – по отношению к европейцам. «Употребление нецивилизованных войск на европейских театрах войны. С вопросом о недозволенных средствах ведения войны тесно связано употребление нецивилизованных и диких народов в европейских войнах. С точки зрения права ни одному государству нельзя, конечно, воспретить привлекать боевые силы из внеевропейских колоний. Однако применение не имеющих понятия о цивилизованном способе ведения войны людей и войск, совершающих всякие запрещенные обычаями войны жестокости и безчеловечные поступки прямо противоречит современным стремлениям – сделать ведение войны более гуманным и уменьшить страдания. Поэтому применение подобных войск следует приравнять пользованию упомянутыми выше запрещенными средствами. Применение африканских тюркосов-магометан на европейском театре войны в 1870 г. следует разсматривать, как возврат от цивилизованного к варварскому способу ведения войны, так как эти войска не имели, да и не могли иметь, никакого представления о европейско-христианской культуре, о пощаде имущества, о личной и женской чести и т. п.»130.

Следует обратить внимание еще на два аспекта. Во-первых, на статьи 1 и 2 самой конвенции: «Статья 1. Договаривающиеся Державы дадут своим сухопутным войскам наказ, согласный с приложенным к настоящей Конвенции Положением о законах и обычаях сухопутной войны. Статья 2 Постановления упомянутого в статье 1 Положения, а равно настоящей Конвенции обязательны лишь для Договаривающихся Держав и только в случае, если все воюющие участвуют в Конвенции»131. Это был межгосударственный договор, распространявшийся лишь на армии государств, присоединившихся к Конвенции, и только в том случае, если все воюющие стороны были ее участниками. Будучи межгосударственным документом, Конвенция никак не регулировала действия государств на их собственной территории. Во-вторых, под ядами и отравленным оружием Конвенция, как следует из комментариев германского Генштаба, принятым к сведению Генштабом российским, на момент ее принятия понимала яды в буквальном смысле слова – запрещенными считались отравление колодцев и пищевых продуктов. То есть совершенно другие вещи.

Вскоре после начала Первой мировой войны все «договаривающиеся державы», где существовала хоть какая-нибудь химическая промышленность, в том числе Россия, проигнорировали всякие «гуманитарные соображения» насколько дружно, что после окончания войны эти конвенции приобрели фактическую ценность законов Хаммурапи.

Новый запретительный документ – Женевский протокол о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств – был принят лишь в 1925 году в Женеве132. И вот только в нем уже вводился запрет на применение «удушающих, ядовитых или других подобных газов, равно как и всяких аналогичных жидкостей, веществ и процессов», то есть на то, что в то время понималось под химическим оружием, – на «газы» и другие «аналогичные жидкости и вещества».

Очевидно, что это не конвенция от 1907 года пыталась сработать на опережение, а Женевский протокол 1925 года составлялся задним числом.

Побудительным мотивом для его заключения служили отнюдь не соображения гуманности, но желание стран Антанты поставить под контроль мощную химическую промышленность Германии, обезвредив таким образом своего основного конкурента на европейских рынках. К этому протоколу СССР присоединился спустя некоторое время, но с оговорками – с обязательством не применять химическое оружие первым, но с официальным правом на ответное применение133.