Внизу по-прежнему было темно и тихо, угли в камине прогорели и подернулись серой пленкой. Грэм пересек двор, клубившийся сырым липким туманом, и вошел в конюшню, перешагнув через спящего на соломе мальчишку-прислугу. Жеребец тихо фыркнул ему навстречу; Грэм потрепал его по шее и снял висевшее на стене седло…

Затягивая подпруги, он вдруг почувствовал, что не один (тихо посапывающий мальчишка не в счет). С упавшим сердцем он обернулся — в дверях стояла Ванда, одной рукой опираясь о притолоку, а второй убирая с лица растрепанные волосы. Против света выражение ее лица было не различить, но Грэм и так знал, что ничего хорошего его не ждет.

— Ты куда-то собрался? — вкрадчиво спросила Ванда. — Мне не спалось, я лежала и думала, и вдруг услышала шаги… Ты был очень осторожен, но тебя выдала скрипнувшая половица, — (Грэм в состоянии горячки ее и не заметил). — Я решила посмотреть, кому еще не спится, увидела тебя и пошла следом.

— Я уезжаю, — тихо ответил Грэм, отвернувшись от нее. — Вспомнил, понимаешь ли, что есть у меня одно неотложное дело…

— Вот прямо так вспомнил? — Ванда отлипла от косяка и сделала маленький шажок вперед.

Грэм бросил возню с седлом и повернулся к ней.

— Не подходи, — взмолился он. — Позволь мне уехать. Сейчас.

— Не позволю, — задрала нос Ванда и сделала еще один шаг. — Я тебя наняла, помнишь?

— А я расторгаю договор.

— Но ты нам нужен!

— Вы и сами справитесь. Деньги я оставил Иву, а в Акирне вас ждет верный человек…

— Почему ты от меня пятишься? — с напускным удивлением спросила Ванда. С каждым словом она подступала ближе к Грэму, а тот отходил назад, стараясь сохранить дистанцию — но, увы, далеко он уйти не мог — три небольших шага, и он уперся спиной в стену. — Боишься меня?

— Боюсь.

Ванда тряхнула огненной гривой.

— Надо же, я и не знала, что такая страшная. Грэм! Не уезжай, прошу тебя. Очень прошу. Ты нужен нам… ты нужен… мне…

— Зачем? — с трудом выговорил Грэм.

Ванда вдруг сорвалась с места и в следующую секунду повисла у него на шее, сцепив руки с такой силой, что оторвать ее от себя не было никакой возможности. Грэм только охнул, не в состоянии ничего сказать, а она тянула его вниз, вниз, пригибая к себе его голову, чтобы дотянуться до губ.

— А если я попрошу так? — шепнула она, целуя его — отнюдь не робко, из чего можно было сделать вывод, что поцелуй этот для нее отнюдь не первый.

Все тело вдруг ослабло, превращая Грэма в тряпичную куклу, и он, неспособный стоять на ногах, опустился на колени, увлекая за собой девушку. Лопнули духовные цепи, которыми он сознательно опутывал и сковывал себя столько времени, и он целовал Ванду как безумный, — а она не отстранялась, отвечая на поцелуи с неменьшим жаром. Видимо, она выслушала совет подруги — и решила поступить наоборот…

— Дурацкая борода, — шепнула она, прижавшись губами к щеке Грэма. — Такая колючая… и весь ты колючий… Не отпущу тебя. Не отпущу!

— Ванда, — он зарылся лицом в ее волосы, в ее роскошные волосы, о которых так мечтал. — Зачем все это? Что потом?

— Когда — потом?

— Когда придет пора возвращаться…

Ванда откинулась назад и заглянула ему в лицо.

— Ты можешь вернуться вместе со мной.

— В качестве кого?

— Мой брат пожалует тебе титул… или даст денег, и ты можешь купить его… и тогда…

— Что — тогда?

Ванда растеряно пожала плечами.

— Мы сможем видеться… и может быть…

— Как ты думаешь, кто я такой? — прервал ее Грэм. — Ты видела, что я ношу бирку Фекса; на твоих глазах я вчистую обыграл в карты двоих неглупых мужчин. Как ты думаешь, мог ли я играть честно?..

— Ты — брат Фекса… — прошептала Ванда, широко раскрывая глаза. Рук при этом, правда, не разомкнула.

— Не только… — Грэм решил раскрыть все карты — быть может, тогда она отпустит его с миром. — Смотри… — отодвинувшись насколько было возможно, он поспешно распустил на груди рубаху и обнажил клеймо.

— Что это?..

— Каторжное клеймо.

— Ты был на каторге?

— Да. И бежал оттуда.

— Тебя разыскивают?

— Да, — Грэм помолчал и добавил: — Если расскажешь об этом Иву, он сдаст меня властям или сам убьет.

— Я не расскажу! — против его ожидания, Ванда вовсе не испугалась и не исполнилась отвращения к нему — а напротив, прильнула к его груди еще теснее; рыжие кудри заструились по клейму, щекоча сожженную когда-то давно кожу. — И вообще мне нет до этого никакого дела.