— Выдумываешь ты, Грэм. Герр Данис вполне приятный мужчина… только слишком толстый.

— Толстый или худой — это все равно. Но он опасен. Очень. Я не знаю, чем именно он опасен… но посмотрите на его глаза, — тут Грэм вспомнил момент, когда впервые встретился взглядом с Данисом, с его рыжими волчьими глазами, и содрогнулся — тогда ему показалось, что в мозг вонзилась раскаленная игра. — Посмотрите, как он двигается. Он… я не могу объяснить. Но больше всего мне хочется оказаться сейчас как можно дальше от него.

Ив первым поднялся из-за стола — похоже, в последнее время он стал больше доверять чутью спутника, от которого, вообще-то, предпочел бы избавиться.

— Хорошо, едем. Опасен касотец или нет — вопрос второстепенный. В любом случае нам нужно торопиться. Мы с Грэмом пока оседлаем коней, а вы расплатитесь и приходите как можно быстрее.

Едва Грэм отвернулся от стола, как его кто-то схватил за рукав — оказалось, остановила его Ванда, вдруг чем-то встревоженная.

— Грэм… ты сказал, что у герра Даниса к тебе нет претензий… Но, если по правде… они с Треттом не захотят нас догнать, чтобы поквитаться за проигрыш?

Грэм бросил взгляд на стол, за которым сидели касотцы и увидел, что Данис ему подмигивает с совершенно мальчишеским видом.

— Не знаю, — сказал он честно. — Надеюсь, что нет.

Раз выйдя на дорогу, решили с нее уже не уходить, благо что она вела в нужном направлении. Чтобы не слишком привлекать к себе внимание, придумали легенду: Грэм и Корделия — брат и сестра из Наи (благо, девушка прекрасно знала язык), едут к родственникам в Акирну, а остальные трое — их друзья из Лигии, причем Оге и Ванду тоже сделали братом и сестрой. Теперь главное было убраться подальше от медейской границы — объяснить их присутствие здесь по пути из Наи в Акирну было бы трудновато.

Поэтому ехали почти без остановок до самой темноты, временами переходя с рыси на шаг. На ночевку сошли в дороги и углубились в лес, хотя Оге и ворчал, что теперь, с такой кучей денег, они могли бы переночевать под крышей, по-человечески, и съесть горячий ужин. Ив, против обыкновения сдержанный, объяснил ему, что не стоит нарываться сильнее, чем они уже нарвались, сведя знакомство с касотцами.

— Нам совершенно ни к чему привлекать к себе внимание. И так уже…

Это был явно камень в огород Грэма, и он возразил:

— Как бы ты хотел добыть деньги, не привлекая внимания?

— А я ничего и не говорю, — буркнул Ив. Его, очевидно, угнетал тот факт, что вся компания оказалась в долгу у подозрительного побродяжки.

Следующий день прошел без приключений. Медейцы повеселели: из театра боевых действий они выбрались, границу перешли, цель путешествия приближалась. Одному Грэму было не до веселья — Ванда возобновила свои непонятные маневры, на которые Ив взирал со свирепым негодованием, а Корделия — с грустным укором. Никто, однако, не сказал рыжеволосой кокетке ни слова осуждения, а Грэм решительно не знал, что ему предпринять, и как себя вести. У него почти не оставалось сил на то, чтобы делать вид, будто ничего не происходит. Каждую улыбку Ванды он старался встречать с каменным лицом, но сам чувствовал, что получается неважно — лицо ему не повиновалось. Его трясло как в ознобе, грудь жгло огнем, а горло сжималось спазмой, — так ему было худо, словно вернулась лихорадка, едва не прикончившая его на самистрянской каторге… А бессердечная Ванда то ли не видела ничего, то ли не желала видеть — ласково заговаривала с ним, заглядывала в глаза, очаровательно улыбалась, словно внезначай касалась в разговоре его руки…

Близился вечер, никто медейцев не догонял, никто ими не интересовался. Правда, оставался открытым вопрос с провиантом, и, немного поспорив, путешественники решили-таки к вечеру завернуть в деревеньку, видную чуть в стороне от дороги — прикупить провизии, а заодно уж переночевать и поужинать. Что и говорить, все истосковались по огню в очаге, горячей похлебке и приличным постелям.

Грэм предупредил Ванду и Оге, чтобы они помалкивали — наи они не знали, на касотском говорили кое-как, а в их всеобщем отчетливо слышался медейский акцент. Предупреждать Ива нужды не было, он и так все отлично понимал.

Маленький трактир на краю деревни назывался «Наша радость». Ничего особенно радостного Грэм там не приметил — обычный грязноватый трактир, мимо которого проезжают люди познатнее и побогаче. Правда, хозяйка оказалась радушной толстухой, — хоть и болтушка, она не донимала гостей расспросами, а предпочитала говорить сама; быстренько притащила и поставила на стол ужин (излюбленное в этих краях блюдо — картошка в сметане) и приготовила наверху две комнаты, отдельно для молодых людей и для девиц.

Поужинали быстро; все устали после целого дня пути, и хотя жаркое пламя в камине манило посидеть перед ним, чистые (хотя бы относительно) постели манили сильнее. После еды все пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам.

Хозяйка слукавила, пообещав путешественникам пять кроватей: в комнате, отведенной молодым людям, собственно кровать была одна; роли остальных двух взяли на себя сундук и лавка.

— И кому же из нас так неслыханно повезет? — как обычно, дурачясь, вопросил Оге, задумчиво, руки в боки, созерцая соблазнительное ложе. — Бросим жребий?