Говорят, что самая горка есть вершина, отсеченная Падма-Самбавой и принесенная сюда с горы, находящейся на восток от нее. Действительно, там одна вершина напоминает усеченный конус, что, конечно, дало начало легенде. Затем добавляют про ограду, что здесь остановились в древности монголы, везшие из Тибета 108 томов Ганчжура. Напали тангуты и, умертвив путников, хотели увезти сложенные тома Ганчжура, но тут случилось чудо – все тома оказались обращенными в каменные плиты, коих разбойники не могли поднять и в страхе бежали. С тех пор стоят окаменелые тома Ганчжура безмолвно, определяя степень грехов людских и очищая их.

На берегу Кукунора мой спутник сломал единственный наш термометр, которым я определял температуру ночного холода. 23 января она достигла максимума за весь путь, а именно – 26 °R в местности Далан-туру в Цайдаме. 30 января мой термометр уже окончил службу мне.

1 февраля, в 9 часов утра, когда мы были уже в пути, нам повстречалась масса вооруженных всадников. Мы были в недоумении. Скоро этот отряд взял дорогу влево от нас и стал проходить длинной вереницей саженях в 200 от нашего каравана. В это же время от них отделились 13 всадников и быстроподъехали к нам. Оказалось, что это солдаты, так называемые дабши (по-монгольски – дурбун-сомун), потомки монголов-олётов Гуши-хана, ныне совершенно отангутившиеся, обитающие на запад от Донкора. Они рассказали, что идут войной на тангутский род миньяг, живущий на севере Кукунора. Миньягцы, по их словам, недавно убили двух дабши и ранили одного. На требование удовлетворения они предложили 50 лошадей и 50 кусков тибетского сукна, чего дабши не приняли и теперь шли вооруженной силой для разрешения спора. Идут они двумя партиями по 300 всадников. Далее говорили, что дело редко доходит до вооруженного столкновения, а решается на границе владений при помощи какого-нибудь посредника, который, понятно, получает значительное вознаграждение за свой труд.

2 февраля перевалили через хребет Хире, по восточную сторону Кукунора,

4 февраля вступили на край оседлого китайского населения. Здесь стали встречаться китайские торговцы, которые спрашивали, из какого кто хошуна. Один из них, узнав, что караван состоит преимущественно из подданных Цзун-цзасака, заявил, что он назначен «аньда» этого хошуна, и тотчас на ходу каравана раздал по одной лепешке, в том числе и нам. Аньда – старинное монгольское слово, значит «друг», «помощник», «сподвижник». Затем он сказал, что, как правило, монголы эти должны останавливаться в его доме и никуда на сторону не продавать своих товаров. В Донкоре, действительно, все остановились во дворе фирмы, люди которой встретили нас, как дорогих гостей: угостили чаем, сложили товар в свои склады, дали соломы животным, указали для всех помещения.

Все это делали китайцы, конечно, не без выгоды для себя. Я узнал, что торговцы вносят известный налог или, вернее, взятку сининскому амбаню для приобретения исключительного права торговли с известным хошуном. Заручившись таким правом, они сами следят за приходящими караванами и, зазвав их к себе, берут весь товар, расплачиваясь по своему усмотрению после формального торга. Монголы совершенно в их руках и простодушно делаются жертвой разных ухищрений этих торгашей.

Отсюда в Цайдам вывозят преимущественно цзамбу, крупчатку, вермишель, сухую лапшу, табак, унты, кирпичный (контрабандный) чай и т. п. Серебра китайцы не дают, да оно и не нужно в Цайдаме, где торговля преимущественно меновая. Сами цайдамцы, напротив, привозят сюда все добытое за извоз серебро и обменивают его на вышеуказанные предметы. За единицу счета тут принимают овцу (хони, или хой) и козу (яман), курс коих на серебро очень непостоянен, но две козы составляют одну овцу.

Спеша в Гумбум, я в тот же день выехал из Донкора вместе со своими спутниками и прибыл туда в час пополудни на другой день.

По прибытии в Гумбум я стал искать бурята, привезшего мое прошение сининскому амбаню на тайчжинаров, и, отыскав его, узнал, что наш общий знакомый, перерожденец Чжя-иг, отговорил его от подачи, уверяя, что амбань станет допрашивать его самого и, обнаружив, что он без билета, заключит в тюрьму. Когда я лично отправился к Чжя-иг, он выразил полное сочувствие моему неудачному найму и задержке в пути и предложил мне помочь деньгами для дальнейшей дороги, оправдывая свое задержание прошения теми же доводами. Между прочим, он сообщил, что амбань приедет сюда к празднику 15-го числа первой луны.

Я решил подать жалобу амбаню лично. Этот амбань прибыл 13-го числа, что по нашему счету приходилось на 7 февраля. Его встретили представители монастыря с должным почетом, вышедши на край монастыря в нарядных костюмах с хором музыки. Амбаня сопровождали многочисленная свита и десяток солдат. Когда он приехал в приготовленное для него помещение в казначействе монастыря и, напившись чаю, узнал, что это – здание казначейства, то отказался жить в нем и пожелал поместиться в частном доме, сказав недоумевающим администраторам монастыря китайскую поговорку, что «чиновник не ночует в ямыне», т. е. в присутственном месте. Пришлось поместить его в доме перерожденца Миньяг.

8 февраля я отправился к амбаню с приготовленным прошением, держа наготове и свой билет. Но секретари, встретив меня в приемной, стали расспрашивать о сути дела. Я изложил им. Тогда монгольский секретарь пошел к амбаню с докладом и, вернувшись спустя немного ко мне, сказал, что амбань не принимает прошения, а примет, если будет надежный поручитель из местных влиятельных лам на случай несправедливости моего иска. Я в недоумении отправился к Чжя-иг, рассказал, в чем дело, и просил поручиться. Тот отказался и сообщил, что этот амбань большой взяточник, берет и с правого, и с виноватого. Поэтому он, видя сразу, что с иностранного подданного ничего нельзя взять, хочет притянуть к этому делу своего подчиненного – богатого человека, с которого и будет вымогагь взятки. Пришлось отложить дело до Урги, где я мог вчинить иск через наше консульство.

9 февраля, 15-го числа первой луны, происходила обычная «жертва 15-го числа», о которой упомянуто выше, при описании монастыря Гумбума. В нынешнем году обхождение жертвенных групп было особенно торжественно вследствие присутствия амбаня, приехавшего нарочито для этого осмотра.

10 февраля мы наняли подводы (верблюдов) до Ямыня алашанского вана, по 4 лана за каждого, потому что было очень мало обратных возчиков, каковым обстоятельством не преминули они воспользоваться, чтобы взять почти двойную против обыкновенной плату.