Шрифт:
Доктор Рыжиков видел, что все уже умерло и не чувствовало боли. Жизнь цеплялась только за сознание. Развороченная жутким рвом спина, утыканная марлями и обвешанная зажимами, тазики, полные красных тампонов. Сильва Сидоровна, подававшая инструмент, не могла отлучиться и осквернить руки, поэтому тазики освобождал и менял Чикин.
– Как я теперь побегу? – глухо спросил студент, даже не представляющий, во что превратилась его спина, и думающий только о ногах.
– Побежишь как заяц, – сказал доктор Рыжиков. – Ноги у тебя вон какие здоровые…
Ноги у студента были абсолютно целые, по-юношески гладкие, сильные.
– А я на любую дистанцию бегаю, – хотелось говорить студенту. – Хотите – стометровку, хотите – на пять тысяч…
К концу фразы он уставал и говорил совсем бессильно. Но потом набирался сил и начинал снова.
– Только пусть им не пишут… Выпишусь – сам приеду… А то примчатся…
Родителям, значит.
– Ноги целые – значит, прыгать умеешь, – через силу сказал доктор Рыжиков. – Когда мы в десантных войсках прыгали с учебной вышки, сержант нас заставлял держать между сапогами спичечный коробок…
Доктор Рыжиков знал, что он повторяется, но слышать как говорит разбитый студент, был не в силах.
– Я не нарочно, – сказал, передохнув, студент, как будто споря с кем-то. – Я только бычок бросить. Я наступил, а там…
В комнатах четвертого этажа общежития железнодорожного техникума были двери на балкон, а самих балконов не было. Не хватило балконных плит. А общежитие сдали хоть и не к первому сентября, как отрапортовали, но к возвращению студентов с сельхозработ. Двери, конечно, позабивали досками и понаделали предупреждающих надписей. Но поскольку там и форточек нет, да и вообще интересно, студенты их пораскулачивали и пораскрывали, и все сидели на закате, свесив ноги, и курили, перебрасываясь между собой с этажа на этаж спичками и сигаретами. Все прекрасно знали, что балконов нет. Но бывает, что помнишь, а на секунду забудешь. Докуриваешь, открываешь дверь, делаешь шаг… Глухое «ой» и стук чего-то мягкого внизу, на дне двора…
– Бывало и хуже, – сказал доктор Рыжиков, прекрасно зная, что хуже бывало редко. – Однажды у нас батальон на прыжках воткнулся в снежный наст. Ветер тебя дернул, хруст – и готово. Человек двести с одинаковым переломом, как бритвой срезанные… И ничего потом, прыгали… Как миленькие… Это дело поправимое…
Он должен был говорить что-то бодрое. Не потому, что правила игры, а потому что…
– А кто этот балкон… – с последним вдруг усилием сказал студент. – Он и не знает…
Больше он ничего не сказал. Его голова стала безвольно перекатываться в стороны по мере последних рывков доктора Рыжикова.
Хорошо еще, что в коридоре никто не ждал. Девочки-студентки ушли, после того как он пообещал им сделать все, что возможно. Родители еще мирно спали где-то во Владимирской области. Утешать и обманывать было некого. Сильва Сидоровна громыхала тазами и инструментом, убираясь в операционной. Кто-то из «Скорой помощи» двигал там носилками. Хорошо, если унесут до того, как увидит Жанна. Чикину было приказано следить, чтобы она ничего не заподозрила, и успокаивать ее, если она услышит царапанье в коридоре.
35
– Я тебе, Курочкин, завтра рожу шпингалеты! И еще кое-что рожу!
Доктор Рыжиков сидел под дверью, за которой время от времени кто-то что-то собирался рожать. То шпингалеты, то дверную ручку, то замазку, то, не приведи бог, оконное стекло.
Доктора Рыжикова все время толкало туда предотвратить несчастье. Но каждый раз, пока он колебался, в дверь врывались другие, и за ней начинались очередные роды – унитазов или отопительных батарей.
Доктор Рыжиков ждал. Ему нужно было неразделенное внимание хозяина кабинета. Как начинать это при людях, он не знал. Это была дверь начальника строительного управления. Рядом с ней трещала машинка. Доктор Рыжиков сначала думал, что хоть тут к начальнику вызывают по очереди, но потом увидел, что машинка чихала на очередь, а очередь чихала на машинку. Прорывался тот, кто сильнее.
Когда за дверью было решено родить семь ящиков гвоздей и сто квадратных метров «фишера», он все же решил опередить кого-то и всунуть туда голову.
Начальник СМУ, как видно изрожавшись до внутренней пустоты, натягивал плащ.
– Ну сколько тебе повторять! – осадил он доктора Петровича. – Спецовок и рукавиц я не рожаю! Иди в отдел снабжения!
Рожать гвозди и стекло и не рожать невинных мягких рукавиц – это, конечно, способность. Талант.
– Да я не за спецовками… – робко начал оправдываться доктор Рыжиков, но тут ввалилось еще пятеро, и поднялся гвалт из-за подземного перехода, который уже три года строился на главной улице. Как понял доктор Рыжиков, требовалось немедленно родить облицовочную плитку.
– Все! – закричал на всех начальник. – В горсовет на планерку! – Опаздываю! Сейчас начнут давить, сам Франк заявится. Что я им, рожу подземный переход?!
Когда все вымелись и оставался только доктор Рыжиков, начальник с порога поторопил и его:
– Если не за спецовками, то чего еще ждешь?
Видно, доктор Рыжиков был в сей раз похож на провинившегося прораба.
– Понимаете, вы строили общежитие железнодорожного техникума… – пристроился он к выходящему начальству.