Шрифт:
Я остановился — рука на двери, а музыка изнутри все громче и громче. Облизнул губы. Стою молчу.
— Эш? — Шаги по асфальтовой площадке перед дверью. — Как долго тебе было известно об этом?
Я глянул через плечо, а он там стоит. Детектив-инспектор Хитрюга Дейв Морроу. Пальцы-сосиски теребят пуговицы костюма.
Вторник, 15 ноября
10
— Что? Нет, я тебя не слышу…
Я посмотрел на зазор между тостом и раскаленными, оранжевого цвета, нагревательными элементами — тостер еще не сжег хлеб. Прижимая мобильный телефон плечом к уху, другой рукой я погружал в кружки пакетики с чаем. На кухонном столе гремел и дребезжал чайник.
Холодно сегодня утром. Окно похоже на затуманенную темно-серую плиту.
На другом конце линии Рона снова зевнула:
— Я говорю, жаловаться на вас приходил и в участок.
— Ты когда вчера с работы ушла?
— Не сдала я экзамены на сержанта, так и буду теперь детективом — констеблем всю оставшуюся жизнь. Сиди за работой допоздна или не получишь повышения. Вы сами мне это говорили.
Верно по всем пунктам. Чайник щелкнул и смолк.
— Да, но если ты заснешь на работе или облажаешься из-за усталости, тогда можешь навсегда распрощаться с тремя полосками.
Разлил кипяток по кружкам. Два куска слегка пригоревшего тоста на тарелку.
— Это та корова, Дженнифер Прентис, приходила — сказала, что вы вчера избили ее фотографа.
— Удивительно, что она ждала так долго.
Кусочек масла, потом немного малинового варенья.
— Я сказала Дуги, что разберусь с этим делом. Расскажите мне вкратце, что там произошло, прежде чем Профессиональные Стандарты возьмутся за это дело.
Два кусочка сахара в одну чашку и по доброй порции молока в каждую.
— Кто она такая, чтобы делать подобные заявления? Что с того, ну, врезали вы разок придурку-папарацци, я уверена, у вас на то была причина, так ведь?
— Ну, что-то вроде того.
Дверь в гостиную дребезжала от сдавленного храпа Это Паркер старался быть незаметным.
Я стал подниматься вверх по лестнице, под ногами заскрипели ступени.
— Ну, вы не беспокойтесь об этом, я с ним переговорю. Он у меня сразу вспомнит, как все было на самом деле.
В спальне было темно, пахло мускусом и пряностями и еще чуть-чуть отбеливателем. Я поставил завтрак на комод, потом раздвинул шторы. Окно запотело по углам росистой паутиной. Горизонт уже окрасился бледно-голубым, но Олдкасл был еще безбрежной темной массой, обрызганной местами мелкими крапинками желтого и белого.
— Шеф?
Костюм Сьюзан — полицейская униформа — висел на двери платяного шкафа.
Это была не повседневная форма английского «бобби», а что-то вроде фантазии на тему полиции Нью-Йорка: юбка с воланами, кожаный корсет и — для завершения образа — шляпа, наручники и черные, для извращенцев, виниловые ботинки по колено.
— Шеф? Вы меня слышите?
— Сделай одолжение, скажи Веберу, что после утреннего поквартирного обхода тебя не будет, припаркуйся где-нибудь в тихом месте и поспи пару часов. И смотри, чтобы Смит тебя чем-нибудь не озадачил.
— Спасибо, шеф. — В ее голосе послышалась улыбка. — И не беспокойтесь о мальчонке-фотографе. Я с этим делом разберусь, — закончила она разговор.
Я сел на край матраса, он застонал.
— Сьюзан?
— Ннннннгх… — Она лежала на спине, закрыв одной рукой глаза. Крашеные светлые волосы разметались по подушке и свисали с края кровати. На запястье, покрытом искусственным загаром, маленький шрам.
— Сьюзан!
Рука дернулась, она взглянула на меня — одна сторона лица помята.
— Сколько времени?
— Ты встаешь?
Рука зашарила по прикроватной тумбочке, схватила айфон и поднесла под прищуренный глаз для дальнейшего пристального рассмотрения:
— Уффф… Еще только семь часов утра!
— Чай с тостом?
Телефон отправился на тумбочку, и она снова скрылась под одеялом, оставив снаружи пышную массу золотистых кудрей.
— К черту чай. К черту тост. Семь утра…
— Малиновое варенье, твое любимое?
— И малину к черту. Иди обратно в постель. — Она перевернулась на бок и, свернувшись калачиком, выставила спину. — Как ужасно, что мне пришлось провести ночь в этой дыре.
На пару вдохов я уставился в потолок. Сьюзан была хорошенькая — прямо как красотки с третьей страницы, [55] с… феноменальной грудью, стальными бедрами и задницей, которой легко можно было колоть орехи. Энергичная и гибкая. Ненасытная, с роскошными формами. Не понимающая и половины того, о чем я говорил. Потому что ей был двадцать один год, а мне — сорок пять.
55
В британском таблоиде The Sun, основан в 1963 г, тираж почти три миллиона экземпляров, на третьей странице с 1970 г. регулярно печатается фотография девушки-модели в возрасте от 18 до 27 лет топлес.