– В кого? – не понял О`Димон.

– Ну, или в этих… в инкубов, – поправил себя Димон-А, уважительно подняв вверх указательный палец.

– В сатиров, что ли? – догадался О`Димон.

– Ага, – лукаво подтвердил Димон-А.

– Тогда этот чёрный козёл точно сейчас станет дьяволом, – предположил О`Димон, и его тут же снова пробило на ржач, – а-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха.

На седьмом «ха» он вдруг осёкся, заметив, что чёрный козёл и все шесть белых коз, выстроившиеся в одну линию и тем самым перегородившие им путь к отступлению, неожиданно встали на дыбы.

Внешне они практически не изменились: рога, копыта и хвосты остались прежними, а вот морды их приобрели какой-то осмысленный вид. В них словно проявились человеческие черты, отчего они стали ужасными, как покрытые шерстью лица уродов-людей из петербургской кунсткамеры.

При этом самая ужасная морда оказалась у чёрного козла. Выпучив глаза и отведя уши строго перпендикулярно скулам, он так напрягся, словно внутри его что-то распирало со страшной силой.

От неимоверного напряжения неожиданно раскрылись за его спиной два огромных чёрных перепончатых крыла, заставившие потесниться суккубов в стороны.

Вслед за этим чёрный козёл стал быстро видоизменяться. Торс его враз лишился волосяного покрова, на груди его неожиданно выросли женские груди, а вместо мохнатого члена поднялся кверху серебристый стержень, обвитый вокруг двумя серебристыми змейками.

Передние ноги с копытами тут же приобрели вид человеческих рук, настолько реальных, что стали видны даже татуировки на них. На правой кисти было наколото слово «запутай», а на левой – «распутай».

Внезапная вспышка света, – и во лбу его загорелась утренняя звезда. Ещё одна вспышка света, сдвиг, – и над головой его поднялся зажжённый факел, выросший из темечка.

Чёрный козёл поднял левую руку вверх и двумя перстами показал на небо, вернее, на бледный лик луны, проступивший на синем небосводе. Правую руку он опустил вниз и двумя перстами показал на землю, вернее, вглубь Лысой Горы.

Вероятно, светом луны ему захотелось осветить преисподнюю, а возможно, этот жест означал всем, что сейчас он одной рукой распутает то, что запутала другая.

Неожиданно чёрный козёл опустил поднятую руку и указал ею на Димонов. В ту же секунду сатиры пришли в движение и двинулись прямо на них.

– Что это? – пятясь назад, испуганно произнёс Димон-А.

– Ясно что, – со знанием дела ответил О`Димон. – Мультики начались.

Занятая своими мыслями, Жива неопределённо пожала плечами.

– Но скорей всего, – вдруг сказала она, – гору эту назвали Девичьей совсем по другой причине.

– По какой? – живо обернулась к ней Майя.

– Ну… возможно, потому … – помедлила с ответом Жива, – что здесь с давних пор девушки исчезают.

– Как это, исчезают?

– А вот так, бесследно, – вздохнула Жива. – Веда говорит, что это Наг их умыкает.

– Наг? – переспросила Майя.

– Наг, – подтвердила Жива. – При этом он всегда причмокивает от удовольствия, когда замечает здесь на горе красивую девушку. Вот так, – трижды произнесла она характерный отрывистый звук. – Если услышишь это цоканье, значит, он где-то рядом. Вот тогда руки в ноги и беги без оглядки, если не хочешь, чтобы тебя схватили.

– Какой ужас! – всплеснула руками Майя. – А ты сама его видела?

– Нет, только слышала. Скорей всего, его видела дочка Лысогора, которая нарисована на стене. Но она уже никому ничего не расскажет. Вживую его видит на горе лишь слепая Веда. Правда, говорит она, что выглядит он не совсем обычно.

– Как же он выглядит? – заинтересовалась Майя.

– Выглядит он так, – со знанием дела показала Жива, – до пояса, вернее, до колен, – это голый мужик…

– Совсем голый? – удивилась Майя.

– Ага, до колен. А вот затем ноги его плавно перетекают в два змеиных хвоста, на которых он и передвигается.

– Да ну тебя! – отмахнулась Майя. – Что за сказки ты опять рассказываешь?

Ей было непонятно: то ли Жива смеётся над ней, то ли говорит всерьёз.

– Сказки – не сказки, а девушки-то ведь пропадают. Вернее, девственницы. Два раза в год, на хеллоуин и в Вальпургиеву ночь Наг выбирает себе девственницу из числа пришедших на гору и в качестве жертвенной дани утаскивает её в свою нору.

Подойдя к железнодорожному мостику через Лыбедь, Майя первой взобралась на насыпь.

– А что, он… и сегодня будет себе девственницу выбирать? – с тревогой спросила она.