Я бы сказал, что крепость Серая кукушка, как ее называли местные, была как раз из таких, куда попасть гораздо легче, чем выйти. И это при том, что никакой особой охраны, кроме привратника в замызганном переднике, видно не было. Он открыл нам ворота, с неудовольствием покосился на Мириам и махнул в сторону самого ближнего дома.

— Идем, — сказала мне магистр.

Альберта она с собой не взяла, аргументируя это тем, что инквизиция допустила в тюрьму только двух стражей.

Она подошла к двери, пригнулась, чтобы не задеть низкую притолоку, и скрылась в чреве здания. Комната, куда мы пришли, оказалась обычной и совершенно непохожей на те места, где допрашивают колдунов. Ни тебе охранных знаков на стенах, ни литых медальонов на потолке, вытягивающих колдовской дар, ни жаровни, ни дыбы, ни даже груши, [92] которую так любят запихивать в тех, кто балуется колдовством, дабы добиться от них признания.

Был лишь стол с прикрученными к полу ножками и бледно-голубой скатертью, на которой лежало несколько листков бумаги. Три стула — причем один из них также крепился к полу, — люстра-колесо с погасшими свечами, занавески на чисто вымытом окне, два цветочных горшка с молодой геранью и свернувшийся между ними бело-рыжий котяра, принимающий солнечные ванны и поленившийся открыть глаза, когда мы вошли.

Отец-инквизитор, высокий седовласый мужчина, облаченный в мятую серую сутану, сцепив очень длинные пальцы, кивнул госпоже Мириам, обратил взгляд зеленых глаз на меня, снова кивнул и проронил так тихо, что мне пришлось сделать шаг к нему, чтобы услышать:

— Безбожника сейчас приведут. У вас будет… некоторое время для беседы с ним, но я останусь здесь. Надеюсь, вы не возражаете.

— Братству нечего скрывать от святой инквизиции, отец Клос, — любезно ответила ему Мириам, присаживаясь на один из свободных стульев.

— Не сомневаюсь в этом ни на минуту. — Его пальцы пришли в движение.

— Насколько он опасен? — спросил я.

— Все еретики опасны своей ересью, страж. Этот пребывает во множестве заблуждений, считая, что крестьянская магия имеет право на существование и в ней нет зла, хотя сам в этом зле погряз. Не слушайте его слов, что он не виноват. Все они виноваты. Невиновных сюда не приводят.

— Его уже приговорил трибунал? — как бы между делом поинтересовалась Мириам, наверное размышляя, что она может пообещать заключенному.

— Зачем? Он сам во всем сознался, отрекся от колдовства и принял веру. За проступки, что он совершил, наказание достаточно мягкое. Десять лет в заключении, с ежемесячными проверками, не брался ли он за ворожбу, и еще пятнадцать в одном из наших монастырей. Если после этого высокая комиссия сочтет его достойным, он выйдет на свободу. А если нет… тогда мы побеспокоим трибунал. Но никакие раньше.

По его виду было понятно, что он не горит желанием продолжать эту тему, и Мириам не стала больше задавать вопросы.

Колдуна привел пухлый, добродушный инквизитор. Закатанные до локтей рукава его рясы обнажали мясистые руки, каждая из которых казалась толщиной в добрый окорок. Вел он обвиняемого ласково, едва придерживая за плечо, с нежнейшей из всех возможных улыбок, но по лицу заключенного было видно, что он до чертиков боится надзирателя. Когда клирик указал на стул, колдун с видимым облегчением упал на него, покосившись на сопровождающего.

— Подожди за дверью, Сепп, — сказал отец Клос, и толстяк ушел, все такой же благостный и довольный.

Колдун оказался уже немолод, с жидкими волосами мышиного цвета, с такой же жиденькой бороденкой, курносым, немного красноватым носом и глазами перепуганной собаки. Он затравленно смотрел на нас, явно не ожидая от встречи ничего хорошего.

— Эти люди хотят задать вопросы, Хэймо. — Инквизитор продолжал говорить, не утруждая себя повышением голоса. — И я жду от тебя честных ответов. Ты ведь не разочаруешь меня и отца Сеппа?

Толстяка заключенный явно разочаровывать не хотел, поэтому нервно облизал губы, сказав:

— Почему бы и не поговорить с хорошими людьми, святой отец.

Он не казался опасным и больше всего напоминал струхнувшего крестьянина, которого поймали на соседской грядке за воровством репы, и теперь ждущего, что ему намнут бока. Но это впечатление пропало в ту же секунду, стоило ему посмотреть на окно. Кот, как оказалось, все это время внимательно следящий за человеком, прижал уши к голове, зло зашипел, а затем выпрыгнул на улицу, больше не желая находиться в комнате.

— Зверей не обманешь, Хэймо. Как и меня. Так что прежде чем отвечать, подумай трижды и скажи правду, — все тем же скучным тоном произнес отец Клос.

— Что вы хотите узнать? — спросил колдун, не поднимая взгляда от столешницы.

— Мы слышали, что ты можешь создавать дома из песка, пыли и глины, не прикасаясь к ним руками. Это так? — спросила Мириам.

— Только песок и пыль, — быстро ответил он.

Понятное дело, что он отказывается от глины, повелевать которой — уже серьезное преступление. Как я слышал, для того чтобы подчинять этот материал, требуется человеческая кровь, и в достаточно больших количествах, а отношение инквизиции к создателям глиняных дураков, как называют в народе этих чудовищ, очень нетерпимое. Клирики скорее отпустят пойманного в пентаграмму беса, чем человека, создающего големов. Так что ясно, почему Хэймо не желал, дабы кто-то думал, будто он умеет лепить из глины даже невинные домики, ибо тогда его ждала прямая дорога на костер.