— Но надпись вверху весьма интересная.

Валландер кивнул.

— «Смедсторпский приход» — прочитал он. — Настоящий официальный церковный документ.

— С этим надо разобраться, — сказал Мартинсон.

— Разумеется, — ответил Валландер. — Если ты займешься Интерполом и всем остальным, то я возьму девушку на себя.

— Я все-таки не понимаю, почему сейчас надо заниматься этой девушкой, — сказал Мартинсон.

— Надо заниматься, потому что это наш долг, — ответил Валландер.

И только когда Мартинсон вышел, оставив его одного, Валландер понял, что это была подспудная критика в его адрес за то, что он не может отложить дело той сгоревшей девушки. На мгновенье Валландер почувствовал, что Мартинсон действительно прав. Сейчас у них есть время только на Веттерстедта и Карлмана. Но потом он решил, что критика была необоснованной. Деятельность полиции нельзя ограничивать какими-то определенными рамками. Они должны уметь все и заниматься всем.

И словно в доказательство своих мыслей Валландер выехал из полицейского управления, направляясь из города в сторону Томелиллы и Смедсторпа. По дороге он думал о Веттерстедте и Карлмане. Летний пейзаж, проносившийся мимо, вовсе не соответствовал его мыслям. «Двух мужчин зарубили топором насмерть и сняли скальпы, — думал он. — Молоденькая девушка вышла на рапсовое поле и сама себя подожгла. А вокруг царит лето. В Сконе красиво, как никогда. В каждом захолустье таится райский сад. И если человек умеет видеть, ему откроется этот райский сад. Но увидит он также и незримые машины-труповозки, бесшумно скользящие по трассе».

Он знал, что пасторская контора расположена в отдельном здании. Проехав Луннарп, Валландер свернул направо. Знал он также, что приходы обычно работают по весьма причудливому расписанию. Но, подъехав к белому зданию, увидел несколько автомобилей, припаркованных у входа. Поблизости мужчина стриг газон. Валландер дернул дверь. Она была заперта. Он позвонил в звонок, прочитав на медной табличке, что в следующий раз пасторская контора будет открыта в среду. Валландер подождал. Затем позвонил еще раз и постучал. Где-то сзади дребезжала газонокосилка. Валландер собрался было уходить, когда на верхнем этаже открыли окно. Оттуда выглянула какая-то женщина.

— Мы открыты по средам и пятницам, — прокричала она.

— Я знаю, — ответил Валландер. — Но у меня срочное дело. Я приехал из истадской полиции.

Фигура в оконном проеме исчезла. Тотчас вслед за этим дверь распахнулась. На пороге стояла белокурая женщина, одетая во все черное. Лицо у нее было сильно накрашено. На ногах красовались ботинки на высоких каблуках. Валландера поразила маленькая белая маргаритка, резко выделявшаяся на фоне черной одежды. Он протянул руку и поздоровался.

— Гуннель Нильсон, — ответила женщина. — Я приходский пастор.

Валландер проследовал за ней в дом. «Зайди я сейчас в ночной клуб, мне было бы легче такое понять, — мельком подумал он. — Не думал, что современные пасторы выглядят именно так».

Она открыла дверь в контору и пригласила его войти и сесть. Валландер отметил, что Гуннель Нильсон была очень привлекательной женщиной.

На столе лежал конверт со знакомой надписью.

— В полицию пришло письмо, — начал он. — Написанное на вашем бланке. Поэтому я и приехал сюда.

Валландер рассказал о девушке, которая сожгла себя заживо. Он заметил, что ей не по себе. И когда он спросил ее об этом, она ответила, что последние дни была больна и газет не читала.

Валландер показал письмо.

— Вы не представляете, кто бы мог его написать? — спросил он. — Кто имеет доступ к вашим бланкам?

Пастор покачала головой.

— Пасторская служба — это не банк, — ответила она. — Да и работают у нас только женщины.

— Дело не в том, мужчина это или женщина, — разъяснил Валландер.

— Не знаю, кто бы это мог быть, — ответила она.

— Может, кто-нибудь из конторы живет в Хельсингборге? Или часто ездит туда?

Она снова показала головой. Валландер понимал, что она действительно хочет помочь ему.

— А сколько человек здесь работает? — спросил он.

— Вместе со мной четыре. Есть еще Андерсон, он помогает нам по саду. А также привратник, он здесь все время. Стуре Росель. Но он по большей части на кладбищах и в приходских церквах. Бланк, конечно, мог взять кто угодно. А может, кто-нибудь из тех, что приезжают в контору по делам.

— А почерк вам не знаком?

— Нет.

— Нет ничего предосудительного в том, чтобы подвезти одинокую девушку, — сказал Валландер. — Но зачем писать анонимные письма? Чтобы скрыть, что ты был в Хельсингборге? Не нравится мне это все.

— Я, конечно, могу выяснить у служащих, был ли кто-нибудь в Хельсингборге в тот день, — предложила она. — И могу также попытаться сверить их почерки с этим письмом.

— Буду вам очень признателен, — сказал Валландер и встал. — Можете застать меня в полицейском управлении Истада.