Шрифт:
«Жиганы», то есть представители имущих классов царской России (особенно кадрового офицерства) в преступном мире первого послереволюционного десятилетия, установили для себя и своих подчинённых (беспризорников, люмпенов, мелких уголовников-«босяков» и проч.) целый ряд суровых запретов. Эти запреты были нацелены на изоляцию «жиганских» банд от влияния нового общественного строя, на жестокое и кровавое противостояние с ним, на придание уголовной преступности политического характера. В числе «жиганских правил» были следующие:
— существовать только и исключительно за счёт добычи от совершаемых преступлений;
— ни в коем случае не работать ни на воле, ни в местах лишения свободы (любой честный труд только укрепляет ненавистное государство);
— отказаться от родных, если они имеются (даже от родной матери);
— не заводить собственной семьи, не жениться, не иметь детей (ничего не должно связывать человека с новой жизнью, которую строит большевистское государство);
— не иметь собственности, постоянного места жительства, не вести оседлый образ жизни;
— не брать оружия из рук власти, не служить в армии (для бывшего белогвардейца становился врагом каждый, кто хотя бы формально вставал на защиту «краснопузых»);
— ни при каких условиях не идти на контакты с государственными органами власти, особенно с правоохранительными органами;
— ни в коем случае не прибегать к помощи системы правосудия! С судом контакт один — лишь в качестве обвиняемого. Настоящий «жиган» не имеет права выступать в суде ни в качестве свидетеля, ни даже в качестве потерпевшего. За защитой он обращается только к своим подельникам;
— нельзя участвовать в работе государственных и общественных организаций (например, вступать в комсомол, или сдавать деньги в какие-либо фонды помощи и т. д.), даже симпатизировать им;
— запрещено участвовать в каких-либо акциях Советской власти, поддерживать их (революционные праздники — 1 мая, 7 ноября, дни рождения «красных вождей», митинги, демонстрации, выборы и проч.);
— нельзя заниматься политикой и интересоваться ею (запрещено даже читать газеты);
— ни под каким видом нельзя заниматься коммерческой деятельностью, бизнесом, торговлей.
Все перечисленные запреты, помимо антиобщественной, имели ярко выраженную политическую направленность, чего не было в «варнацких правилах» дореволюционных «уркаганов». Достаточно даже самых поверхностных сравнений. В уголовном мире царской России этих жёстких установлений не существовало. Одному босяку не было никакого дела до того, есть ли у другого родные, знается ли он с ними, работал он когда-нибудь или нет… Наоборот, среди профессиональных уголовников встречалось немало бывших работяг как из города, так и из крестьянской среды. А уж о службе в армии вообще никто не задумывался! Более того, среди разношёрстных обитателей дореволюционного российского «дна» было немало беглых солдат.
Что касается сотрудничества с правоохранительными органами… Да, разумеется, доносчики, «стукачи» всегда были не в чести. Однако прежние «авторитеты» обращались с жалобами к администрации каторги или тюрьмы не менее часто, чем все прочие арестанты, в том числе жаловались и на своих недругов (по новому «закону» такой поступок абсолютно несовместим с титулом не только «авторитета», но даже обычного «сидельца»).
Дореволюционные «иваны», «бродяги» никогда не считали зазорным и занимать в местах лишения свободы самые «хлебные» должности, которые облегчали им жизнь и давали власть над остальными арестантами. Вот что пишет по этому поводу П. Якубович:
Бродяги — царьки в арестантском мире, они вертят артелью как хотят, потому что действуют дружно. Они занимают все хлебные, доходные места: они — старосты и подстаросты, повара, хлебопеки, больничные служителя, майданщики, они всё и везде. В качестве старост они недодают кормовых, продают места на подводах; в качестве поваров крадут мясо из общего котла и раздают его своей шайке, а несчастную кобылку («рядовых» каторжан. — А.С.) кормят помоями, которые не всякая свинья станет есть; больничные служителя-бродяги морят голодом своих пациентов и часто прямо отправляют на тот свет, если это оказывается выгодным… («В мире отверженных. Записки бывшего каторжника»).