Шрифт:
Поэтому «трюмить» воров вскоре стало для «сук» неинтересно. Гастроли Пивовара с подручными по тюрьмам стали всё реже. «Целование» же становилось чрезвычайно популярным «обрядом». И хотя многие видные воры (Полтора Ивана Балабанов, Полтора Ивана Грек) предпочли смерть измене «воровской идее», другие (Мишка-одессит, Чибис) приняли «сучью» веру.
«Мясня»
Итак, в начале «сучьей войны» воровской мир понёс серьёзные потери. Это стало возможным прежде всего потому, что «сучью идею» полностью поддержало гулаговское начальство. Фактически воровская резня была официальной политикой лагерных начальников и их московских руководителей. Казалось, что «суки» легко одержат верх над «блатными». Тем более что в число «ссученных» в результате «гнуловок» и «трюмиловок» стали входить не только бывшие «штрафники», но и сотни «честняг», которые предпочли жизнь смерти за «идею».
Однако же и воровской мир не дремал. В конце концов, при любых раскладах численное превосходство «блатных» над «суками» было слишком велико. Поколебать его не могли даже «трюмиловки». Через пересыльные тюрьмы шли многотысячные этапы, и «сучьим» гастролёрам не под силу было обработать их. В лучшем случае из этапа на их долю выпадало несколько камер. Остальные же воры успешно добирались до лагерей.
А тут уже дело принимало несколько иной оборот. В лагере «законники» могли вооружиться как следует и дать отпор даже в том случае, когда начальству удавалось оставить их в меньшинстве и нагнать в «зону» «ссученных». В общем, «суки» в лагерях встретили жестокое сопротивление.
Но всё равно в течение 1947–1948 годов Дальний Восток и Колыма, в основном служившие полигоном для обкатывания «сучьего закона», находились под влиянием «блядей» и «отколовшихся». Гулаговскому начальству удавалось обеспечивать для «ссученных» благоприятные условия, в которых можно было безопасно «гнуть» воров. Переломной оказалась весна 1949 года, когда с открытием навигации на Колыму потекли новые этапы с материка. Указ «четыре шестых» сработал на воровской мир: знаменитый пароход «Джурма» был набит под завязку «цветом» «блатного мира»! Послевоенное советское общество основательно занялось чисткой своих городов и весей…
Как пишет Шаламов, уже в 1948 году в результате резни «воров» и «сук» цифра «архива № 3» (умершие) резко подскочила вверх, «чуть не достигая рекордных высот 1938 года, когда «троцкистов» расстреливали целыми бригадами». «Суки» и «воры», попадая на одну «командировку», сходу хватались за «пики» и дрыны и бросались друг на друга. Кровь лилась рекой. Под горячую руку попадали все, без разбора, в том числе арестанты, не имевшие отношения ни к «ворам», ни к «сукам». Человеческая жизнь вообще перестала что-либо стоить…
Один из тогдашних арестантов вспоминает:
До сих пор помню состояние бессилия, которое испытывал, когда вечером после работы лагерную тишину вдруг разрывал истошный крик и очередная жертва беспредела валилась на землю с распоротым животом. Расправы в лагере в те времена были делом обычным и с каждым годом приобретали всё более внушительные размеры. (Ким Пархоменко. «ГУЛАГ, да не так»).
На это же обстоятельство указывает и Шаламов:
Поднаторев в кровавых расправах (а смертной казни не было в те времена для лагерных убийц) — и «суки», и блатные стали применять ножи по любому поводу, вовсе не имеющему отношения к «сучьей» войне.
Показалось, что повар налил супу мало или жидко — повару в бок запускается кинжал, и повар отдаёт богу душу.
Врач не освободил от работы — и врачу на шею заматывают полотенце и душат его… («Сучья» война»).
С прибытием новых этапов «блатных» война, разумеется, вспыхнула с особой жестокостью. Лагерное начальство схватилось за голову. О политике невмешательства не могло быть и речи. Перепуганные начальники попытались изолировать «сук» и «воров» друг от друга. Сначала в пределах одного лагеря стали создаваться отдельные «воровские» и «сучьи» зоны. Бесполезно!
Тогда стали закреплять за «ссученными» и «честняками» отдельные прииски. Всё равно и та, и другая вражеские стороны создавали «летучие отряды» для наскоков на места обитания противника. В конце концов за «ворами» и «суками» стали закреплять целые приисковые управления, объединяющие в себе несколько приисков. Так, всё Западное управление с больницами, тюрьмами, лагерями досталось «сукам», Северное — «ворам». (Речь идёт о золотодобывающих приисках Колымы).
Разумеется, подобное же разделение в конце концов стало характерно и для лагерей Центральной России, Урала, краёв и областей.
В результате пламя «сучьей войны», казалось, несколько утихло. Однако проблем у гулаговского начальства меньше не стало. Теперь начались головные боли с распределением этапов: сначала по камерам, потом — по «зонам». Везде надо учитывать «масть» уголовника, иначе спровоцируешь массовое неповиновение, беспорядки, или, как говорится на жаргоне, — «мутилово». Всё это требует дополнительного контроля, усилий по распределению арестантов, оформления лишней документации… То ли дело прежде: пришёл зэк, отправили туда, где в «зоне» свободные места — и с плеч долой! Теперь же надо решать с оглядкой, а то наживёшь на свою голову приключений. А этапы идут и идут, и с каждым приходится решать головоломки…
Нередко тюремщики, плюнув на все «тонкости», решались побыстрее распределить этап по «зонам», чтобы сбросить с плеч долой лишний груз, и при этом не разбирались в «мастях» уголовников. При этом «ворам» или «сукам» объявляли, что их везут в соответствующую их «статусу» «зону». А дальше — хоть трава не расти…
Впрочем, чаще всего это происходило не случайно и не от перенапряжения «начальничков». Это была целенаправленная политика стравливания профессионалов уголовного мира, только теперь — не стихийная бойня, а управляемый чекистами процесс. Одной из скрытых целей было уничтожение организованной преступности или хотя бы такой мощный удар по ней, после которого эта преступность не могла бы оправиться как можно дольше.