Или слово «кнокать». Прежде оно значило «смотреть», «видеть», «наблюдать». Теперь же у него появилось новое значение — помогать кому-либо (сигаретами, продуктами, шмотками и пр.).

«Краснуха» и «краснушник» на «старой фене» значили соответственно товарный вагон (по признаку окраски) и вора, который совершал из этих вагонов кражи. Специализация, кстати, чрезвычайно опасная, поскольку взламывать вагоны приходилось на ходу. Новый жаргон изменил значение этих слов. «Краснухой» стали называть червонное золото, «краснушником» — «крадуна», который «работал» по-крупному, воровал драгоценности.

И таким примерам несть числа. Правда, одна загвоздка: не всё проходило гладко. Долгое время многие «праведные воры» и сами путались в «новой фене», и процесс вытеснения старой «блатной» лексики затянулся лет на 10–15 (а кое-где — и больше).

Изменения коснулись не только языка, но и татуировок. Мы уже отмечали в очерке о сталинской «перековке» «воров», что до войны особой символики татуировок не существовало. Многое было почерпнуто из нательных рисунков, бытовавших среди моряков. Само ношение татуировки уже указывало на принадлежность к «блатному миру». В гулаговских тюрьмах даже существовала специальная прцедура отсева «блатных» от основной массы арестантов на основании наличия у первых наколок на теле. «Петушки к петушкам, а раковые шейки — в сторону», — усмехались надзиратели, намекая на известные сорта карамели.

Теперь же, в период «сучьих войн» и позже, преступное сообщество разработало тайную символику татуировок, которая часто указывала на место их владельца в иерархии уголовного мира, на его заслуги, на преступную «специализацию» («домушник», «майданник», «щипач» и проч.), на его заслуги, на факты биографии, черты характера и многое другое. Если ты наносил татуировку не по праву, с тебя спрашивали, и часто — кровью. Разумеется, при разработке символики воры сообразовывались с тем, что сами носили на своём теле. Так что подобная «классификация» была делом непростым…

О тайной символике татуировок рассказывать долго; это — тема особого разговора. Но несколько замечаний сделать необходимо.

Мы уже упоминали, что «ворам» и их подручным необходимо было при разработке символики во многом руководствоваться тем, что уже было нанесено на их тела. Поэтому, так же, как и в случае с «новой феней», приходилось, фигурально выражаясь, вливать новое вино в старые мехи — то есть толковать прежние наколки так, чтобы это толкование не было известно «сукам». И лишь постепенно, значительно позже, тайная символика стала пополняться новыми рисунками.

Вот лишь некоторые примеры. Чрезвычайно распространённая татуировка парусника с наполненными ветром парусами стала означать человека, который рвётся на волю и не упустит возможности совершить побег; чрезвычайно распространённая наколка оскаленной пасти тигра (или льва, пантеры и пр.) получила название «оскал» и стала означать «идейного» уголовника, ведущего себя крайне агрессивно по отношению к администрации; череп, кинжал, змея в разных сочетаниях стали символом грабителя и разбойника (в отличие от представителя «чистой» специальности» «крадуна»; факел, рукопожатия (тоже популярные изображения, перекочевавшие из морской татуировки) расшифровывались как символ дружбы, товарищества в местах лишения свободы — и так далее.

Некоторые традиционные наколки приобретали новый смысл в результате каких-то дополнений, изменений и т. д. К примеру, морская «роза ветров» толковалась как выражение агрессивности по отношению к лагерной администрации. Если её накалывали на плечи, это соответствовало формуле «никогда не надену погоны» (выражение ненависти к «сучьему племени», служившему когда-то в Советской Армии). Если «роза ветров» наносилась на колени, расшифровка была несколько иная — «Не стану на колени перед ментами». На других частях тела она выражала активное нежелание работать на «хозяина» (то есть начальника лагеря, тюрьмы). В уголовном мире изображения «розы ветров» (чаще всего — парные) получили название «воровских звёзд». Первоначально их и накалывали исключительно «ворам»…

Или, к примеру, изображение восходящего солнца. Сюжет распространённый до «сучьей войны». Но теперь, по хитроумной «блатной» задумке, всё зависело от количества лучей: длинные означали число «ходок», короткие — лет. До «сучьей войны» частой была также наколка с изображением кинжала, протыкающего сердце, или сердца, пробитого стрелой. «Законники» чрезвычайно остроумно решили проблему придания этому рисунку тайной символики: к кинжалу они добавили стрелу, а к стреле — кинжал! И всё это стало означать — верность желанию отомстить отошедшим от «воровских традиций»!

Стало появляться немалое количество «мелких деталей», на которых «подзасекались» «суки». По свидетельствам некоторых старых «бродяг», именно в начале — середине 50-х годов возникает обычай наносить точки (или маленькие крестики) на костяшки пальцев: количество точек означает количество «ходок» (сроков). Или нанесение на костяшку запястья пяти точек — четыре по краям, пятая — в центре: это толковалось «честняками» как «четыре вышки и конвой», то есть символ «зоны».

Постепенно появлялись и другие символические изображения. Например, насекомые — муравей и жук как тотемы карманных воров. Сначала появился муравей. Это связано с лингвистическим казусом, так сказать, «народной этимологией». Дело в том, что до революции в среде уголовников «большого полёта» существовала «специальность» «марвихера» — «шикарного» вора, который специализировался на крупных кражах и махинациях, выдавая себя за состоятельного дельца, титулованную особу и пр. Вращались «марвихеры» и в высшем свете, «работали» за границей, на известных курортах и т. д. После революции «порода» исчезла как таковая. Но новая «воровская элита» тоже хотела называться красиво. Вот и вспомнили старую «специальность» «кармаши», называя себя «марвихерами» и часто коверкая слово — «моровихер», «марвихор» и даже… «муравьихер»! Потому-то и избрали в конце концов символикой муравья. А вслед за муравьём — жука. Поскольку аббревиатура «ЖУК», которую накалывали многие из них на руке, расшифровывалась как «Желаю Удачных Краж».