– Вы знаете про «Монастырскую свечу»?! – опешил Гай Гаевич.

– Монастырская свеча… – задумался Рубен Эдуардович. – Красивое название… Наверное, то, что под ним скрывается, должно быть не менее красивым.

– Вы правы, – несколько растерянно пытался сообразить Оганесов, – это не просто красивый, это уникальный проект! Такого жилого дома нет не только в Ростове, но и на всём Юге России. Но это будет не просто высотный жилой дом, это будет целый комплекс, ансамбль сооружений вокруг Сурб-Хача.

– Вокруг? – переспросил Вартанян. – А то я уж, грешным делом, подумал, что вы храм монастырский сносить собрались.

– Ну что вы! – осторожно рассмеялся Гай Гаевич, всё ещё не зная, насколько информирован его собеседник. – От этой идеи сразу отказались. На холме вокруг церкви достаточно места оказалось.

– Выходит, вы монастырский сад под нож бульдозера хотите пустить?! – изумился Вартанян. – Но там же вокруг храма могилы наших просветителей и священников?

– Ну зачем же так категорично, Рубен Эдуардович – под нож… Совсем нет. Часть деревьев пересадим, часть могил перенесём на армянское кладбище, зато какое дело грандиозное для города сделаем! У нас ведь уникальный опыт работы с культовыми сооружениями, лучшие московские архитекторы на нас работают. Вы в Москве давно были? – спросил Гай Гаевич. – Ну, я вас тогда приглашаю, приглашаю… Лично покажу вам как мы в свой объект на площади Белорусского вокзала старую церквушку вписали… Очень, очень достойный бизнес-центр вышел, церковь совсем его не портит, хоть и стоит вплотную, я вам даже больше скажу, офисы с видом на купола повышенным спросом пользуются…

– Думаете, что и здесь вид на купола вам поможет?

– Обижаете, Рубен Эдуардович, – развёл руками Оганесов. – Мы ещё разрешение на строительство до конца не оформили, а пентхаус и все самые дорогие квартиры уже забронированы. Знаете, какие люди ждут начала нашей стройки, чтобы принести сюда свои деньги? – многозначительно поднял он вверх глаза. – Вы даже не представляете, сколько в Ростове богатых семей, которые уже устали от всей этой архитектурной серости. Это будет прорыв.

– Боюсь, что это будет нарыв, – строго сказал Вартанян. – И вы очень обрадовали меня тем, что у вас ещё нет окончательного разрешения на строительство. Значит, ещё не поздно вас остановить.

– Постойте, – снова опешил Гай Гаевич, который совсем не ожидал такого поворота, – я думал у нас дружеская беседа…

– Я тоже думал, что это недоразумение, – вежливо отрезал Вартанян. – Я ушам своим не поверил, когда услышал, что в комитете по охране памятников спешно готовятся документы на снятие статуса охранной зоны с территории, прилегающей к Сурб-Хачу. Но от них правды не добьёшься, а вы мне на многое открыли глаза.

– Я думаю, что мы как земляки всегда сможем договориться… – медленно наливался краской Оганесов.

– Земляки? – сурово смотрел на него Вартанян. – Я прямой потомок тех армянских переселенцев, что гибли, но шли осваивать эти земли… которые годами строили храм в дикой степи, чтобы водрузить в него святой Хачкар… И теперь мой долг защитить его, уж извините за пафос. А в чём ваш долг? Организовать повышенный спрос на наши купола?

– Ну, знаете! – разъярённо вскочил Оганесов, которого давно уже никто не отчитывал, тем более в его родном кабинете. – Убирайтесь вон отсюда! «Монастырская свеча» будет построена независимо от того, нравится это кому-то или нет! У нас все экспертизы сделаны! Все первые лица города, области и даже берите выше, одобрили этот проект!

– Вот это вы и расскажете прессе. И не кричите на меня, – повышая голос, взволнованно вставал Вартанян, – мне 77 лет, я много старше вас!

– Плевать я хотел на вас и вашу прессу! – ярость на краеведа, который так обманул его ожидания, так провёл его, досада на себя за то, что разболтал всё первому встречному, душили Оганесова, и он уже орал, совершенно не контролируя себя:

– Убирайся, старик, пока я сам не выкинул тебя из своего кабинета!

– Ах вы, негодяй! – сердито шагнул ему навстречу Вартанян и вдруг схватился рукой за сердце.

Колючей проволокой стянуло грудь, и от боли невозможно стало дышать, не то что говорить.

– Воды… – хрипло прошептал Вартанян, качнулся, опираясь о стол одной рукой, другой лихорадочно щупая полы своего пиджака, пытаясь найти спасительные таблетки в боковых карманах. – Воды…

– Убирайся, я тебе сказал, симулянт старый! – в ярости подскочил к нему Оганесов и замахнулся.

Рубен Эдуардович отшатнулся, но ноги уже не держали его. Он хрипел широко открытым ртом, цеплялся руками за падающие стулья, пытаясь устоять, удержаться, но его несло назад, пока не налетел он спиной на большой аквариум, схватился за него и с грохотом повалил, теряя от боли в сердце сознание…

Три дня в реанимации и ещё три дня подготовки к операции на сердце… Ему было запрещено почти всё: вставать с постели, принимать посетителей и просто волноваться – полный покой перед операцией, исход которой в таком возрасте был непредсказуем. Но запретить думать ему не могли, и три последних дня своей жизни, тайком от врачей, дядя Рубик писал. Короткими перебежками корявых строк… подолгу отдыхая от вдруг потяжелевших букв… переносил он, как получится, на листки из школьной тетради в клеточку свой последний секрет, совершенно не заботясь о почерке, на это просто не было сил. Не было сил и на то, чтобы жить. Но он должен был закончить это письмо, он должен был всё рассказать, расшифровать, разъяснить… Спасти Сурб-Хач, открыв, наконец, тайну запорожского золота. Которую до сих пор знал только он.