В ту пору звезда Валери Жискар д’Эстена только начинала поблескивать на парижском политическом горизонте. Он был молодым выдвиженцем де Голля на посту министра финансов. Однако его компетентность, уверенная политическая поступь говорили в пользу того, что человек он был многообещающий. В. Жискар д’Эстен с интересом приобщился к советско-французским делам в экономической сфере, предпринимая смелые шаги в отношениях с нами. В дальнейшем он возглавил Большую советско-французскую комиссию по экономическому сотрудничеству. В. Жискар д’Эстен не делал публичных критических заявлений в адрес Советского Союза. Особенно благоприятное отношение к себе он вызвал посещением мавзолея Ленина. Это случится много позже, а в то время «открытие» В. Жискар д’Эстена было удачным политическим предвидением. Первой крупной темой наших контактов с В. Жискар д’Эстеном стало обсуждение вопроса о предоставлении долгосрочного кредита Советскому Союзу, но мы постарались расширить и характер общения, и содержание наших бесед с ним за рамки текущих дел, относившихся к его министерству. Особенно мне запомнился завтрак С. Виноградова с В. Жискар д’Эстеном в посольстве где-то в середине 1964 года, в котором принял участие и я. С. Виноградов сумел создать непринужденную обстановку. За кофе он навел разговор на тему о президентских выборах во Франции. До конца 1965 года, когда они должны были состояться, было еще далеко, и в голлистских кругах господствовало мнение, что на этих выборах, конечно же, победит де Голль, и даже в первом туре. Так считал и В. Жискар д’Эстен. Но что будет дальше, после того, когда истечет второй срок президентства де Голля? С. Виноградов заглянул так далеко, правильно прикинув, что нашего собеседника с учетом его молодости и амбиций может интересовать именно эта перспектива. Расчет оправдался.

— Да, в самом деле, — оживился В. Жискар д’Эстен, — кто же потом? Дальше кто?

И тогда С. Виноградов, расплывшись в улыбке, от которой, казалось, потеплело во всем посольском обеденном салоне, глядя прямо в глаза В. Жискар д’Эстену, многозначительно изрек:

— Вы!!!

Обычно строгое, невозмутимое лицо В. Жискар д’Эстена дрогнуло, засветилось таким глубоким удовлетворением от услышанного, что всякие другие слова делались совершенно излишними.

Расставание было самым дружественным.

Нашим естественным и достаточно частым собеседником был М. Кув де Мюрвиль, занимавший пост министра иностранных дел. Он был из плеяды крупных французских дипломатов-протестантов, традиционно занимающих видное положение на Кэ д’Орсе. Почти никогда не улыбающийся, с мягкими размеренными движениями и всегда ровной, лишенной эмоций тональностью голоса, он, казалось, родился моделью идеального, в глазах многих, дипломата. На этот счет его близкий друг, один из послов Франции в СССР Роже Сейду любил острить:

— Я знаю Кув де Мюрвиля, — говорил он, — с девятилетнего возраста, и можно сказать, что с тех пор он нисколько не изменился.

Как дипломат французской школы Кув де Мюрвиль придавал подчеркнутое значение анализу фактов, логическим выводам. Как-то в неофициальном разговоре со мной он в ироническом ключе проиллюстрировал примером из своей практики отличие в этом отношении американского и французского подходов. Случай имел место в бытность Кув де Мюрвиля послом в Вашингтоне. В воскресный день он играл за городом в гольф, когда специальный посыльный тогдашнего госсекретаря Джона Фостера Даллеса передал ему просьбу срочно приехать в госдепартамент.

Даллес рассказал Кув де Мюрвилю, что Насер обратился к США с просьбой о предоставлении кредита на строительство Асуанской плотины. Но Вашингтон денег Насеру давать не хотел.

— Вы были послом в Каире, — сказал госсекретарь. — Как вы думаете, что предпримет Насер в ответ на наш отказ?

— Он национализирует Суэцкий канал, — сходу ответил Кув де Мюрвиль.

Даллес воспринял такой прогноз как невероятный, замахал руками и распрощался.

Что лежало в основе такого ответа М. Кув де Мюрвиля? Сопоставление политической линии, проводившейся Египтом, и возможностей, которыми эта страна располагала. Одним словом, его ответ был логическим выводом из оценки ситуации.

Как известно, все произошло так, как предполагал Кув де Мюрвиль. Пикантность истории состояла в том, что, когда Насер действительно объявил о национализации Суэцкого канала, Даллес, как рассказали французскому послу, воскликнул:

— Какая же сильная разведка у этих французов!

М. Кув де Мюрвиль последовательно осуществлял линию де Голля в международных делах. Наши всегда корректные отношения с ним были важны и тогда, когда он стал премьер-министром Франции.

В общем, посольство в середине шестидесятых годов далеко и точно просматривало горизонты французской политики, соответственно строя свою работу с государственными деятелями Франции.

Этому помогали постоянные усилия посла и нескольких наиболее активных дипломатов посольства, поддерживавших отношения с руководителями основных политических партий Франции. Частыми гостями в посольстве были лидер соцпартии Ги Молле, видный ее деятель Гастон Деффер, руководитель партии радикалов Морис Фор, такие крупные фигуры, как Эдгар Фор или Жан-Жак Шабан Дельмас. Да разве всех перечислишь?

Специальное место в этой сфере занимали отношения с руководством Французской компартии и, прежде всего, с ее руководителем Морисом Торезом. М. Торез был убежденным сторонником как можно более тесного сближения Франции и Советского Союза. Он прочно удерживал в этом лидирующее место среди всех других французских государственных и политических деятелей. Как-то он припомнил в этой связи в беседе случай с печальной памяти П. Лавалем. Тот, как известно, подписал в Москве в 1935 году Договор о взаимопомощи с Советским Союзом. Вернувшись после этого в Париж, П. Лаваль постарался подать дело так, будто он сумел перехватить пальму первенства в дружбе с Советским Союзом у французских коммунистов. Прямо у трапа самолета Лаваль торжествующе заявил, что теперь французские коммунисты у него в кармане. На это последовал публичный упрек Мориса Тореза П. Лавалю в том, что тот сделал недостаточно для сближения с Советским Союзом и что идти следует значительно дальше.

Я был неизменным спутником С. Виноградова в его контактах с М. Торезом. Видя доброе отношение М. Тореза ко мне, С. Виноградов не раз посылал меня к нему с небольшими поручениями. М. Торез всегда завязывал в таких случаях разговоры на свободные темы. Они, как правило, касались истории Франции, литературы, событий культурной жизни. Он был тяжело болен, но сохранял большой запас жизнерадостности. Торез глубоко любил Францию, гордился ее ролью в развитии прогресса. Ему нравилось угощать советских гостей лучшими блюдами французской кухни, хорошими винами. Во всем этом он знал толк. Он демонстрировал знание протокола и даже считал своей обязанностью собственноручно выписать фамилию каждого гостя на карточках, которые расставлял на столе, хотя рука его плохо держала карандаш и буквы выходили корявыми. В доме Тореза — в пригороде Парижа Иври — я попал как-то в забавную историю. Он принимал Ю. Гагарина. В семейном кругу. Кроме Юрия Алексеевича там были С. Виноградов и я. По приезде поднялась суета. Домочадцы сами открывали ворота, показывали квартиру, вовлекли в водоворот забот и меня, обращаясь с просьбами что-то передать, где-то помочь. И вдруг утром следующего дня я обнаруживаю в кармане связку всех ключей от дома Тореза. Пришлось срочно отправляться в Иври, где обнаружение ключей — их, конечно, уже хватились — было встречено с облегчением.