В общем так, мы все поводим время у бассейна, и я поднимаюсь, чтобы взять кусочек пиццы. А поднимается ли Дрю? Конечно, нет. Потому что его мама уже подогрела ему хрустящий свежий кусочек на кухне. А его сестра поднесла ему прямо к шезлонгу, вместе с холодным пивом.

У него что, ноги сломаны? Или он страдал ранней стадией болезни Паркинсона, при которой он не может сам себе разогреть еду? Или, Господи прости, съесть ее холодной? Нет. Просто они так с ним обращаются, всегда обращались.

Холят его. Через чур балуют.

И я не могу не думать, что если бы Энн и Александра дали бы ему самому взять свою чертову пиццу хоть раз, может тогда он воспринял бы эту новость лучше. Был бы более подготовленным.

В итоге, ничего это все равно не значит. Знание почему — ничего не меняет. Так что, когда я проехала знак ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ГРИНВИЛЬ, я пообещала себе, что больше никогда не буду спрашивать почему. Не потрачу на это своих сил.

Но, знаете, что? У Бога нездоровое чувство юмора.

Потому что я опять буду спрашивать почему всего через несколько коротких дней. По совершенно другой и намного опустошающей причине. Простите, что именно я говорю вам это, но да, станет еще хуже.

Вот увидите.

Вы когда-нибудь приезжали в свою школу через много лет, после того, как выпустились? А столы, и окна, и стены остались прежними… но все равно кажутся другими? Как-то меньше, что ли.

Вот такие чувства возникают.

Дорога домой по Главной Улице точно такая же, как я помню… но не совсем. Красный навес над строительным магазином мистера Рэйнолда теперь зеленый. Аптека Фалкон превратилась в аптеку Райт Эйд. Но броская розовая пальма до сих пор в окне салона красоты Пенни, где Долорес и я делали себе маникюр на выпускной. Старые зеленые лавочки тоже на месте, снаружи ресторана моих родителей, где я обычно прицепляла свой велик после школы.

Я паркую машину и выбираюсь наружу с сумкой на плече. Немного за полдень, и солнце светит высоко и жарко, воздух пахнет песком и плавящимся асфальтом. Я перехожу улицу и открываю дверь. Гул от разговоров стихает, пока я стою у двери, и десятки знакомых дружелюбных лиц осматривают меня.

Большинство людей в этой комнате знают меня с рождения. Для них я дочка Нейта и Кэрол — темноволосая девочка с хвостиками из маленького городка, которая добилась успеха. Которая добилась невозможного в финансовой сфере, и сделала так, чтобы семья ей гордилась. Я — история успеха, о которой рассказывают учителя в школе своему классу, надеясь вдохновить их мечтать о большем, что может предложить автомобильный завод.

Заставляю себя вежливо улыбнуться, кивая и коротко махая в знак приветствия, прохожу мимо столиков, направляясь к задней двери. Видите вывеску?

ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА.

Я делаю выдох. И вся злость, что заставляла меня бежать, что привела меня сюда, выходит вместе с ним. На меня наваливается усталость. Я чувствую себя выжатой, пустой. Я только что пересекла финишную линию десятимилевого горного марафона.

Я толкаю дверь. И первое, что я вижу, это моя мама, склонившаяся над столом, просматривающая список доставки.

Красивая, правда? Я знаю, что большинство дочерей считают своих матерей красивыми, но моя на самом деле такая. Ее темно-каштановые волосы стянуты в высокий хвост, как у меня. У нее светлая и чистая кожа, без всяких морщинок вокруг губ и глаз. Если морщины передаются по наследству, то я сорвала генетический куш.

Но, наряду с ее внешностью, внутренне моя мама тоже красива. Звучит заурядно, но это правда. Она неизменна. Уравновешенна. Надежная. Жизнь у нее не всегда была легкой, не всегда была к ней добра. Но она двигалась дальше, продолжала жить, с достоинством и благородством. Моя мама не оптимист. Она мужественно переносит невзгоды, как статуя, что остается стоять во время мощного урагана.

Дверь закрывается позади меня, и она поднимает голову. Ее взгляд освещается, и она широко улыбается.

— Кейт!

Она откладывает список и двигается ко мне.

Потом видит мое лицо. И уголки ее улыбки опускаются вниз, как перышко на ветру. У нее тихий и обеспокоенный голос.

— Кейт, что случилось?

Мои руки опускаются вниз, и сумка падает на пол.

Она делает еще шаг.

— Кейти? Милая? Что случилось?

Вот он, отличный вопрос. Мне надо ответить, но я не могу. Потому что руками закрываю свое лицо. И единственный звук, что срывается с моих губ, это рыдание.