Позже, когда наше дыхание, наконец, успокаивается, я падаю на кровать рядом с ней.

— Черт. Никогда к этому не привыкну.

Она смеется.

— Угу. Мне это нужно было.

Потом она прикусывает нижнюю губу и смотрит на меня искоса. Застенчиво.

— Хочешь повторить?

Нашла о чем спрашивать.

Несколько часов спустя я просыпаюсь после сексовой комы от звуков голоса Кейт.

— Ух… чертова пицца. Будь проклят тот, кто ее придумал.

Я потираю сонные глаза и смотрю в окно. Снаружи все еще темно, всего лишь пару часов ночи. Кейт расхаживает по комнате, поглаживая свой живот. Тяжело дыша.

— Кейт? Что случилось?

Она останавливается и смотрит в мою сторону.

— Нечего. Спи. — Она тихонько стонет. — Просто живот болит.

Просто живот болит?

Известные последние слова.

А следующее, что вы узнаете, дядюшка Морти лежит на столе в морге от обширного инфаркта, о котором он даже не подозревал. При мне такого не случится, приятель.

В одно мгновение я соскакиваю с кровати, спортивные штаны уже на мне. Стою рядом с Кейт, кладу руку ей на плечо.

— Может, позвонить врачу?

— Что? Нет… нет, я уверена, что это просто… уух… — Она сгибается, держась за поясницу. — Ооо…ой…

И тут между ног у нее льется вода. Как из ведра.

Мы оба просто стоим. В ступоре. Смотрим, как капает вода с края ее сорочки на ковер. А потом, как змея по траве, реальность ползет сквозь наш разум.

— О. Мой. Бог.

— Твою ж мать!

Помните, я говорил про шарик с водой?

Точно — он только что лопнул.

Х-х-х.

Ух-ух.

Х-х-х.

Ух-ух.

Когда мне было шестнадцать, моя школьная команда по баскетболу заканчивала матч вничью на Чемпионате Штата. Во время последней игры мы были без одного игрока, за три секунды до окончания матча. Угадайте, кому они передали мяч? Кто забил победный трехочковый?

Угу — это был я. Потому что уже тогда, я был крут. С отличной реакцией. Не нервничал. Страх? Паника? Это удел лузеров.

А я не лузер.

Тогда почему у меня трясутся руки, как у не проходящего лечение больного с синдромом Паркинсона?

Кто-нибудь когда-нибудь вам говорил, что вы задаете чертовски много вопросов?

Мои костяшки белые, крепко вцепились в руль.

Кейт на пассажирском сидении — с полотенцем под ней — дышит согласно всей этой дыхательной технике, о которой нам рассказывала раскритикованная хиппи инструктор на курсах будущих мам.

Х-х-х.

Ух-ух.

Х-х-х.

Ух-ух.

Потом, на половине ух, она кричит:

— О, нет!

Я чуть не влетел в чертов телефонный столб.

— Что! Что не так?

— Я забыла кислые яблочные леденцы!

— Что?

Голос у нее вялый от разочарования.

— Леденцы со вкусом кислого яблока. Александра сказала, что только они помогли ей подавить жажду, когда она рожала Маккензи. Я собиралась купить несколько сегодня днем, но забыла. Может, остановимся и купим?

Ладно. Кажется, разум Кейт помахал нам ручкой — так что мне надо оставаться голосом разума. Что на самом деле чертовски страшно, если учесть, что я уже сам на волоске от этого.

— Нет, мы не можем остановиться и купить их! Ты сошла с ума что ли?

Тут же большие карие глаза Кейт наполняются слезами. И я чувствую себя самым большим кретином на свете.

— Пожалуйста, Дрю? Я просто хочу, чтобы все было идеально… и что, если я захочу леденец во время родов, и ты пойдешь искать его, а потом появится ребенок, пока тебя не будет? Ты все пропустишь! — В два ручья у нее текут по щекам слезы. — Я не смогу этого вынести, если ты все пропустишь.

Пожалуйста, только бы это была не девочка. Ради Бога, пожалуйста, только не девочка. Все это время, я молился о том, чтобы ребенок был здоровым, не задумываясь о том, какого он пола.

До настоящего момента.

Потому что, если у меня будет дочь, и ее слезы будут загонять меня в угол, как сейчас слезы Кейт? Тогда я влип по самое не хочу.

— Ладно, Кейт. Все хорошо, малыш. Не плач, сейчас остановлюсь.

Она всхлипывает. И улыбается.

— Спасибо.