Белинский Виссарион Григорьевич
Шрифт:
«Медный Всадник» многим кажется каким-то странным произведением, потому что тема его, повидимому, выражена не вполне. По крайней мере страх, с каким побежал помешанный Евгений от конной статуи Петра, нельзя объяснить ничем другим, кроме того, что пропущены слова его к монументу. {3} Иначе почему же вообразил он, что грозное лицо царя, возгорев гневом, тихо оборотилось к нему, и почему, когда стремглав побежал он, ему все слышалось:
Как будто, грома грохотанье.Тяжело-звонкое скаканьеПо потрясенной мостовой?..3
«Медный всадник» написан в Болдине в октябре 1833 года. При жизни Пушкина поэма напечатана не была, за исключением вступления, которое появилось в «Библиотеке для чтения» в 1834 году, том VII, № 12, отд. I, стр. 117–119, под названием «Петербург, отрывок из поэмы», за подписью: А. Пушкин. Полностью поэма была опубликована В. А. Жуковским уже после смерти Пушкина в «Современнике», 1837, кн. V, с переделкой многих стихов (то же самое в изд. 1841 г., т. IX). Белинский совершенно правильно заметил, что «тема в «Медном всаднике», повидимому, выражена не вполне». Особенно пострадал в результате переделки Жуковского «бунт» Евгения. Жуковский изъял вовсе слова Евгения, обращенные к монументу. Ср. текст «Современника», 1837, кн. V, стр. 17–18.
Условьтесь в том, что в напечатанной поэме недостает слов, обращенных Евгением к монументу, – и вам сделается ясна идея поэмы, без того смутная и неопределенная. Настоящий герой ее – Петербург. Оттого и начинается она грандиозною картиною Петра, задумывающего основание новой столицы, и ярким изображением Петербурга в его теперешнем виде.
На берегу пустынных волнСтоял Он, дум великих полн,И в даль глядел. Пред ним широкоРека неслася; бедный челнПо ней стремился одиноко.По мшистым, топким берегамЧернели избы здесь и там,Приют убогого чухонца;И лес, неведомый лучамВ тумане спрятанного солнца,Кругом шумел.И думал Он:«Отсель грозить мы будем шведу;Здесь будет город заложен,На зло надменному соседу;Природой здесь нам сужденоВ Европу прорубить окно,Ногою твердой стать при море;Сюда, по новым им волнам,Все флаги в гости будут к нам —И запируем на просторе!»Прошло сто лет – и юный град.Полночных стран краса и диво,Из тьмы лесов, из топи блатВознесся пышно, горделиво:Где прежде финский рыболов,Печальный пасынок природы,Один у низких береговБросал в неведомые водыСвой ветхий невод, ныне тамПо оживленным берегамГромады стройные теснятсяДворцов и башен; кораблиТолпой со всех концов землиК богатым пристаням стремятся;В гранит оделася Нева;Мосты повисли над водами;Темнозелеными садамиЕе покрылись острова —И перед младшею столицейГлавой склонилася Москва,Как перед новою царицейПорфироносная вдова.Не перепечатываем вполне этого описания, исполненного такой высокой и мощной поэзии; но, чтоб проследить идею поэмы в ее развитии, напомним читателю заключение:
Красуйся, град Петров, и стойНеколебимо, как Россия!Да умирится же с тобойИ побежденная стихия:Вражду и плен старинный свойПусть волны финские забудутИ тщетной злобою не будутТревожить вечный сон Петра!Была ужасная пора:Об ней свежо воспоминанье…Об ней, друзья мои, для васНачну свое повествованье.Печален будет мой рассказ.Содержание этого рассказа составляет описание страшного наводнения, постигшего Петербург в 1824 году. Это плачевное событие имеет прямое отношение к построению Петром Великим Петербурга, не по одной этой причине столь дорого стоившего России. С историею наводнения, как исторического события, поэт искусно слил частную историю любви, сделавшейся жертвою этого происшествия. Герой повести – Евгений, имя, так сдружившееся с пером нашего поэта, который с грустию описывает его незначительность, не соответствующую его понятиям о родословии:
Прозванье нам его не нужно —Хотя в минувши временаОно, быть может, и блисталоИ, под пером Карамзина,В родных преданьях прозвучало;Но ныне светом и молвойОно забыто. Наш геройЖивет в Коломне, где-то служит,Дичится знатных и не тужитНи о покойнице родне,Ни о забытой старине.Однажды лег он с грустными мечтами о своем житье-бытье; вечер был мрачен и бурен. На другой день сделалось наводнение —
И всплыл Петрополь, как тритон,По пояс в воду погружен.Картина наводнения написана у Пушкина красками, которые ценою жизни готов бы был купить поэт прошлого века, помешавшийся на мысли написать эпическую поэму – «Потоп»… Тут не знаешь, чему больше дивиться – громадной ли грандиозности описания или его почти прозаической простоте, что, вместе взятое, доходит до высочайшей поэзии. Однакож, боясь перепечатать всю поэму, пропускаем начало описания, чтоб поспешить к герою поэмы:
Тогда на площади Петровой, —Где дом в углу вознесся новый,Где под возвышенным крыльцом, {4} С подъятой лапой, как живые,Стоят два льва сторожевые, —На звере мраморном верхом,Без шляпы, руки сжав крестом,Сидел недвижный, страшно бледныйЕвгений. Он страшился бедныйНе за себя. Он не слыхал,Как подымался жадный вал,Ему подошвы подмывая;Как дождь ему в лицо хлестал;Как ветер, буйно завывая,С него и шляпу вдруг сорвал.Его отчаянные взорыНа край один наведеныНедвижно были. Словно горы,Из возмущенной глубиныВставали волны там и злились.Там буря выла, там носилисьОбломки… Боже, боже!.. там —Увы! близехонько к волнам,Почти у самого залива —Забор некрашеный да иваИ ветхий домик: там оне,Вдова и дочь, его Параша,Его мечта… Или во снеОн это видит? Иль вся нашаИ жизнь не что, как сон пустой,Насмешка рока над землей?И он, как будто околдован,Как будто к мрамору прикован,Сойти не может! Вкруг негоВода – и больше ничего!И обращен к нему спиною,В неколебимой вышине.Над возмущенною Невою,Сидит с простертою рукоюГигант на бронзовом коне…4
У Пушкина «Где над возвышенным крыльцом» (т. IX, стр. 12).
Когда наводнение утихло, Евгений на месте, где стоял дом Параши, нашел одну иву – и ничего больше. Несчастный сошел с ума. Бродя по улицам, преследуемый мальчишками, получая удары от кучерских плетей, раз —
Он очутился под столбамиБольшого дома. На крыльце,С подъятой лапой, как живые.Стояли львы сторожевые,И прямо в темной вышине.Над огражденною скалою.Гигант с простертою рукоюСидел на бронзовом коне.