Белинский Виссарион Григорьевич
Шрифт:
Но, несмотря на то, Давыдов был истинным виртуозом и в другой песне – в песне любви; эта песня у него полна чувства и разнообразия, но она везде песня солдата.
Напрасно думаете вы,Чтобы гусар, питомец славы,Любил лишь только бой кровавый!И был отступником любви.Амур не вечно пастушкомВ свирель без умолку играет:Он часто, скучив посошком,С гусарской саблею гуляет;Он часто храбрости огоньЛюбовным пламенем питает —И тем милей бывает он!Он часто с грозным барабаномМешает звук любовных слов.Он так и нам под доломаномВселяет зверство и любовь.В нас сердце не всегда желаетУслышать стон, увидеть бой, —Ах, часто и гусар вздыхает,И в кивере его веснойГолубка гнездышко свивает…Давыдовская песня любви принимает разные тоны: то она шаловлива, как в его шутливо грациозной анакреонтической оде «Мудрость»; то солдатски откровенна и грубо насмешлива, когда мстит за отказ, как в этом стихотворении:
Неужто думаете вы,Что я слезами обливаюсь,Как бешеный кричу: увы!И от измены изменяюсь?Я тот же атеист в любви,Как был и буду, уверяю,И чем рвать волосы свои,Я – ваши к вам же отсылаю.А чтоб впоследствии не бытьПеред наследником в ответе,Все ваши клятвы: век любитьЕму послал по эстафете.Простите! право, виноват!Но если б знали, как я радМоей отставке благодатной!Теперь покойно ночи сплю,Спокойно ем, спокойно пью,И посреди собратьи ратнойВновь славу и вино пою,Чем чахнуть от любви унылой.Ах! что здоровей может быть,Как подписать отставку милой,Или отставку получить!Но наш храбрый гусар не всегда бывает так храбр в любви: отъезжая с товарищем в армию, он говорит ему:
…О тебе любовь горюет…Счастливец! о тебе – я видел сам – тоской,Заныли… влажный взор стремился за тобой;А обо мне хотя б вздохнули,Хотя б в окошечко взглянули,Как я на тройке проскакал;Когда, забыв покой и негу,В курьерску завалясь телегу,Гусарские усы слезами обливал.Страсть есть преобладающее чувство в песнях любви Давыдова; но как благородна эта страсть, какой поэзии и грации исполнена она в этих гармонических стихах:
О, пощади! – зачем волшебство ласк и слов,Зачем сей взгляд, зачем сей вздох глубокий,Зачем скользит небрежно покровС плеч белых и груди высокой?О, пощади! я гибну без того:Я замираю, я немеюПри легком шорохе прихода твоего;Я, звуку слов твоих внимая, цепенею…Но ты вошла – и дрожь любви,И смерть, и жизнь, и бешенство желаньяБегут по вспыхнувшей крови,И разрывается дыханье!С тобой летят, летят часы,Язык безмолвствует, одни мечты и грезы;И мука сладкая, и восхищенья слезы —И взор впился в твои красы,Как жадная пчела в листок весенней розы!Или, например, какою поэтическою, какою человеческою страстью дышит это стихотворение, столь полное тихого, трепетного блаженства любви:
В былые времена она меня любилаИ тайно обо мне подругам говорила,Смущенная и очи спустя,Как перед матерью виновное дитя.Ей нравился мой стих, порывистый, несвязный,Стих безыскусственный, но жгучий и живой,И чувств расстроенных язык разнообразный,И упоенный взгляд любовью и тоской.Она внимала мне, она ко мне ласкалась,Унылая и думою полна,Иль ободренная, как ангел, улыбаласьНадеждам и мечтам обманчивого сна.И долго взор ее из-под ресниц стыдливыхБежал струей любви – и мягко упадалМне на душу – и на устах пылалГотовый поцелуй для уст нетерпеливых…. . . . . . . . . .. . . . . . . . . .Боже мой, какой гармонический стих, какие грациозно-пластические образы! Это стихотворение отзывается художественною отделкою.
Другая страсть кипит и пышет в страстно-шутливом стихотворении «Поэтическая женщина»:
Что она? – Порыв, смятенье,И холодность, и восторг,И отпор, и увлеченье,Смех и слезы, черт и…Пыл полуденного лета,Урагана красота,Исступленного поэтаБеспокойная мечта.С нею дружба – упоенье!Но спаси, создатель, с нейОт любовного сношеньяИ таинственных вещей.Огненна, славолюбива,Я ручаюсь, что онаНеотвязчива, ревнива,Как законная жена.Есть люди, для которых дальше буквы ничего не видно, – и они никак не в состоянии понять, что душа одного и того же человека была так широка и глубока, что могла вмещать в себе элементы разнородные и часто, по-видимому, противоположные друг другу. Сколько есть людей на белом свете, которые, прочитав «Поэтическую женщину», вполне останутся убеждены, что для Давыдова не существовало другой поэтической женщины, что чужды ему были возвышенные чувства одухотворенной любви! И в самом деле, сам Давыдов с такой достолюбезною наивностию сознается в этом, – в стихотворении, означенном литерами «С. А. К-ной»: