Я запер дверь, ведущую на лестничную площадку, и начал распаковывать чемодан. Развесив рубашки в платяном шкафу, сложил другую одежду в ящики, а остальные вещи – по большей части книги и документы – отнес в кабинет.

Покончив с этим, я отправился в ванную, умылся и почистил зубы. Раковина была глубокая, поверхность ее покрывали тонкие трещинки. На обоих кранах были круглые эмалевые медальоны, черными буквами на них было написано «Гор.» и «Хол.». Подняв голову, присмотрелся к своему отражению. Пальцем оттянул веко и поглядел на бледно-розовую слизистую оболочку.

Вдруг раздался звук, напоминающий вздох. Прямо у меня за спиной.

Уставившись в зеркало, я убедился, что в ванной никого нет.

Маловероятно, чтобы кто-то скрывался в коридоре. Шагов я не слышал, только этот странный вздох. Тем не менее я решил проверить, даже заглянул в несколько смежных комнат, проверяя, нет ли там кого.

Из крана продолжала течь вода, и я уже собирался вернуться в ванную, чтобы выключить ее, но какое-то смутное предчувствие заставило меня замереть. То же самое испытывает человек, не решающийся пройти под стремянкой, потому что это дурная примета. Собственная впечатлительность рассердила меня, я решительно зашагал по линолеуму, взялся за вентиль и с силой повернул, выключая воду. Снова посмотрел на свое отражение, на этот раз с легкой опаской, и вынужден был заключить, что выгляжу неважно: цвет лица желтоватый, глаза красные. День был долгий, я определенно переутомился. Голова пульсировала от боли.

Я вернулся в спальню, надел пижаму и лег в кровать. Слушал тихую музыку набегающих на гальку волн, и мне казалось, будто Лондон далеко-далеко. Я снова подумал о маленьком происшествии в ванной. Если услышанное мною на самом деле было просто шумом в трубах или, скажем, результатом специфической акустики здания, удивительно, до какой же степени этот звук напоминал человеческий вздох. Это обстоятельство меня смущало.

Я повыше натянул одеяло в свежевыстиранном, накрахмаленном пододеяльнике, и потянулся выключить лампу. Я очень утомился за день, но заснул далеко не сразу.

Никогда не забуду, как в первый раз вошел в комнату сна. Спустился по лестнице в подвал в сопровождении Мейтленда, безупречно одетого и подкреплявшего воодушевленную речь энергичными жестами. Он открыл дверь, и я шагнул за порог, преодолевая не только физический, но и психологический барьер. Медсестра сидела на своем месте, единственная настольная лампа создавала в темноте островок света. Раздавались знакомые звуки электроэнцефалографа, но главное, на что я обратил внимание, – шесть занятых кроватей. Шесть женщин в белых рубашках крепко спали, у одной из них от головы тянулись провода, будто головное украшение какого-то племени.

Наркоз, или лечение глубоким сном, как метод возник в двадцатых годах, хотя, если верить Мейтленду, продолжительный сон является одним из старейших способов лечения в области психиатрии. Тысячи лет люди используют алкоголь, чтобы «забыться», а в девятнадцатом веке некоторые передовые врачи пытались лечить душевнобольных при помощи опиума и хлороформа, но только с появлением барбитуратов наркоз шагнул на новый уровень. Мейтленд был пионером и продвигал новый метод лечения, сочетавший продолжительный сон с использованием современных лекарств и электрошоковой терапии.

В первое же утро Мейтленд разъяснил мне разработанный им лично режим.

– Наша цель – поддерживать наркоз на протяжении не менее чем двадцати одного часа в день. Каждые шесть часов пациентов будят, водят в туалет, моют, дают им лекарства, еду, витамины. Раз в неделю проводят электрошоковую терапию. Тщательно следят за давлением, температурой, пульсом, дыханием, а также потреблением жидкости, мочеиспусканием и функционированием кишечника. Существует риск паралитической непроходимости, поэтому необходимо регулярно использовать слабительное и измерять обхват живота. Если возникают какие-то проблемы, сразу делается клизма.

Мейтленд переходил от кровати к кровати, изучал карты, время от времени делал замечания.

– Всем пациентам каждые шесть часов дают дозу хлорпромазина, от ста до четырехсот миллиграммов. Когда все в порядке, можно ограничиться меньшей дозой, однако ее необходимо увеличить, если пациент взволнован или не спит. В самых сложных случаях дают амилбарбитурат. Так как это лекарство может вызвать привыкание, регулярно делается электроэнцефалограмма, чтобы проверить, кто из пациентов в группе риска. – Мейтленд указал на окутанную проводами женщину.

Я спросил Мейтленда, каковы диагнозы, и он ответил:

– Шизофрения и депрессивные симптомы при шизофрении.

Я захотел узнать подробности каждого конкретного случая, но Мейтленд просто пояснил: «Все они очень больны», давая понять, что крайняя серьезность патологии делает бессмысленным обсуждение конкретных историй болезни. «Главное для нас – вылечить их».

Оказалось, что одной из пациенток как раз должны были делать электрошок.

– Почему бы не сейчас? – проговорил Мейтленд, ведя пальцем по строчкам в карте. – Я немного модифицировал стандартную процедуру. Думаю, вам будет интересно.