АРТУРА я там ни разу не видела. Я ни разу не видела его нигде, кроме банка, так что удивилась, когда однажды вечером заметила его выходящим из воды: белый, до странности угловатый, в бледно-голубых трусах и в футболке, волосы облепили лоб, руки и грудь, блестят. Нас разделяло около двадцати ярдов, когда он попался мне на глаза, и я, не успев обдумать ситуацию, нырнула и спряталась в кустах. Наверное, надеялась, что он меня не заметил, потому что вышло неловко — вот так с ним встретиться. Но он успел меня увидеть, это точно. Я почти уверена, что он увидел меня первым: наблюдал за мной, подходя по тропинке, наблюдал в полной тишине, тихо стоял в прохладной воде, ожидая, что произойдет дальше. Я решила, что он хотел меня смутить, просто чтобы посмотреть, что я буду делать. Хотя это наверняка было не так или, по крайней мере, не совсем так, потому что он быстро обернулся и отплыл, как только заметил, что я его увидела. Плавал он хорошо, без усилий, легко, словно животное, обитающее в воде, некое существо, доверчивое и грациозное; он добрался до центра за считаные секунды и нырнул, исчез в темной воде, словно там, внизу, был выход, какой-то ход наружу, известный только ему. Только что был тут, а вот уже исчез, оставив за собой лишь легкую рябь.

Я не знала, что делать. Уставилась на то место, где он исчез. Стала ждать, когда он вынырнет набрать воздуху, мне было любопытно, окликнет он меня или нет, или помашет, или просто нырнет снова и так и будет нырять, пока я не уйду. Тут меня поразила такая мысль: поменяйся мы ролями, я бы поступила точно так же. Наверное, я смогла бы пробыть там, под водой, с минуту, может, дольше. Но все равно недостаточно.

Не знаю, сколько времени провел под водой Артур, но точно больше минуты. Вероятно, больше пяти минут. Я все думала, скоро ему придется вынырнуть, а он не выныривал. Оставался под водой. Мне в голову пришла мысль, что его подхватило и утащило течением; я даже представляла себе, как придется идти за подмогой или нырять и спасать его, когда он вынырнет, наглотавшийся воды, еле живой, — но делать ничего не делала. Просто стояла. Может, он знает какой-нибудь трюк, вроде того, как бывает в старых фильмах, когда шпион или кто-нибудь в этом роде часами сидит под водой, дыша через выдолбленную палочку или тростинку. Может, он готов скорее утонуть, чем признать поражение и вынырнуть обратно, с неловкостью и чувством, что он обманут. Этого я не знала, но и поверить, что ему грозит опасность, мне как-то не удавалось до конца, а через некоторое время я поняла, что вообще не хочу видеть его, потому что я потревожила его наедине с собой. Жаль, думала я, что я ничего не сказала, могла бы хоть крикнуть ему, что ухожу, теперь он может вылезать, но все-таки не сказала ни слова. Просто повернулась и зашагала обратно той же дорогой, что пришла, придерживаясь тропинки до самой дороги, а спину мою холодила яма с водой, да еще не отставал один звук, едва услышанный, словно птица вспорхнула с поверхности воды или рыба в сероватом раннем вечернем свете взбаламутила тихую заводь, выпрыгнув оттуда в головокружительный, незнакомый мир, чтобы схватить свою добычу.

Лето шло, жаркие дни угасали, начиналась сырая, липкая осень. Я время от времени видела Артура в банке: иногда он заговаривал со мной, чаще всего просто протягивал свою стопку чеков и платежек — суммы на них были проставлены его аккуратным, слегка детским почерком, — но выглядел не таким отстраненным, не таким робким, как в тот, первый раз. После того как мы столкнулись у «двадцатидвушки», стало казаться, будто между нами есть какая-то тайна, что-то, о чем мы оба знаем, но обещали не упоминать, и хотя между нами так ничего и не произошло, к сентябрю я поняла, что он мне немножко нравится, пусть и не в том смысле, какой вкладывала в это Мари.

Где-то посередине между последним летним теплом и сырым ноябрьским холодом я заметила в Мари перемену и поняла, что это как-то связано со Стэном. Правда, поначалу я не знала, что это как-то связано еще и с Артуром. Стэн, судя по всему, никогда не относился к Артуру по-братски, но до того лета он его, в основном, просто игнорировал. В глазах Стэна Артур и правда был мальчиком из отцовской шутки: щуплый пацан, которого бросили бродячие лудильщики, сидит в углу кухни, мечтая дни напролет, никогда не говоря ни слова. Потом, этим летом, все изменилось. Первые неприятности начались из-за денег: у Стэна их вечно не было, но он не видел тут большой беды, пока брат не начал приходить домой со случайных заработков с полными карманами чеков и денег. Еще хуже было то, что Артур просто копил эти деньги, относил в банк все, что оставалось после квартплаты (Стэн за квартиру никогда не платил), — все откладывал, каждый день уходил из дому, захватив на обед бутербродов с арахисовым маслом, а возвращался поздно и по-прежнему ничего не говорил, зато был счастлив, и этого Стэн никак не мог понять, это счастье или что-то вроде счастья, словно как-то ночью, лежа без сна, он задумал какой-то безошибочный план, что-то на будущее, что Стэн не мог себе и представить. Так продолжалось несколько недель, и Стэн на стенку от этого лез, но Артуру ничего не говорил. Он просто срывал злость на Мари, дулся, когда они встречались в «Очаге» или в «Лошадке». Бывало, пригласит ее, а потом бросит за столиком с парочкой других девушек, как поступают женатые старики со своими женами, а сам отправляется бродить по пабу, беседовать с приятелями, обстряпывать дела. Обычно он брал ей пива с лимонадом и уходил, шел играть в бильярд с кем-нибудь, кого Мари не знала, а то трепался с Дженни за стойкой. Они с Дженни когда-то гуляли, говорил он. Теперь они просто добрые друзья.

Если бы он только дулся, это Мари еще могла бы вытерпеть, — но тут, с наступлением зимы, Артур внезапно переменился снова. Сначала он купил гитару.

— Гитару, пропади она пропадом, — сказала она. — Нет, серьезно: он же вообще играть не умеет.

— Какую гитару? — спросила я.

Она посмотрела на меня, будто на участницу этого великого заговора против ее счастья.

— Откуда я знаю? Какая разница?

Я покачала головой. Перемену в Артуре я заметила еще неделю назад, когда он пришел в банк и впервые снял деньги. Я бы не придала этому особого значения, только он, видимо, не знал, как снять деньги с собственного счета. Ему пришлось спросить.

— В смысле, какая это гитара: электрическая или акустическая, — сказала я.

Мари на секунду задумалась.

— Акустическая, — ответила она. — Сидит себе в гостиной, бренчит. Стэн этого терпеть не может. И все остальные тоже.

— Может, он решил собрать группу, — предположила я.

Мари фыркнула.

— Ага, сейчас.

Как оказалось, планов собрать группу у Артура не было. Стэн как-то спросил его в присутствии Мари; сцена вышла безобразная: Стэн с папашей издевались над Артуром, а тот сидел за кухонным столом, поглаживал гитарные струны, отвернувшись к окну. Как сказала Мари, он ничего не сказал, просто сидел с такой грустной улыбочкой на лице, словно ему их всех жалко, хоть и видно было, что он сдерживает слезы. Ей самой чуть не стало его жалко, сказала она, но с другой стороны, он же сам на это напрашивался: тут тебе и эта его дурацкая гитара, и странная новая одежда.

Когда я последний раз видела Артура в банке, он был одет, как всегда, в черные джинсы и темно-синюю рубашку.

— Какая одежда? — спросила я.

— О господи, — сказала Мари. — Видела бы ты его. Он полностью переменился. Яркая рубашка в полоску, этот замшевый пиджак, странный такой с виду. Во всяком случае, так мне кажется, что замшевый.

— Когда это началось?

— Недавно, — сказала она. — Его совершенно не узнать. Целыми днями играет на гитаре, потом уходит, куда — никто не знает. Папаша Стэна говорит, он себе завел какую-нибудь бабу.

Я покачала головой. Артур меня до странности разочаровал: то ли тем, что так себя вел перед отцом и Стэном, то ли потому, что я так и представляла себе, как он выставляет себя дураком перед какой-то женщиной.

— Вряд ли, — сказала я. — На Артура непохоже.

Мари засмеялась. Это был жестокий смех.

— Ага, непохоже, — сказала она. — Только у него появились кое-какие деньги, он показал, какой он. — Она бросила на меня неприятный взгляд. — Ты свое упустила, — добавила она.

Тут я разозлилась. Не на нее, а на себя, за то, что вообще ввязалась в этот разговор. Какая мне разница, чем занимается Артур Маккекни. Хочет швырять с трудом заработанные деньги на модные шмотки и на гитару, на которой он не умеет играть, — удачи. Я посмотрела на Мари и увидела, что в ее глазах мелькнула неприятная радость.