— Ты сегодня вечером идешь куда-то? — спросила я.

— Конечно, — ответила она; я так и видела, как она думает: что за дурацкий вопрос.

— Со Стэном?

Она закатила глаза.

— Ага.

Я кивнула.

— Это не я свое упустила, — сказала я и тут же об этом пожалела.

У Мари с лица сошло всякое выражение, потом она засмеялась.

— Мне тебя просто жалко, — сказала она, и я почувствовала себя еще хуже, не только из-за нее, но из-за себя, из-за собственной мелочности.

Позже мы выяснили, что Артур Маккекни, как правило, просто наряжался в свою странную одежду и сидел в китайском ресторане, один, с полулитровым графином белого вина и тарелкой жареной утятины. А то отправлялся в клуб при церкви и прятался в углу, смотрел, как люди танцуют. Там он, наверное, и познакомился с Хелен Уолш, и тогда-то начались настоящие неприятности.

Дело, по сути, было пустяковое. Вроде бы СТЭН Маккекни ходил в один класс с Хелен Уолш, когда Артур был еще в начальной школе. Уолши тогда жили на Глостер-уэй, через два дома от Маккекни, и хоть семьи никогда не дружили — Джо Уолш всегда считал себя выше их, — Стэн решил, будто они с Хелен — парочка, начал увязываться за ней по дороге в школу, пытался поддерживать беседу, делать то да се, чтобы произвести на нее впечатление, вел себя так, словно их связывает не просто похожий адрес. По-моему, Хелен никогда не воспринимала все это всерьез, но когда они перешли в третий класс, Стэн уже ходил и повсюду рассказывал про нее как про свою подружку; он расстроился, когда Джо Уолш выбился в люди и перевез семейство с района — они переехали в один из так называемых административных домов, с отдельной столовой и стеклянными дверьми, выходящими в огороженный дворик с цветниками. Все Маккекни по-своему расстроились, узнав о продвижении Уолшей: папаша Стэна, презиравший Джо за успех, говорил, что тот просто прихлебала, а сестры распустили слух, будто Мэй Уолш пристрастилась к водке. Сильнее всех Уолшей возненавидел Стэн.

— Стэн недоволен, — сказала мне как-то после работы Мари. — Артур постоянно таскает его вещи. — Она покачала головой. — Зря он это, ох, зря.

— В каком смысле — таскает его вещи? — Я не могла себе представить, чтобы Артур оказался вором, и даже если, не могла себе представить, чтобы у Стэна нашлось что-то, что ему пришлось бы по вкусу.

— Да так, ерунду всякую, — сказала она. — Одежду и прочее. Говорит, что берет на время, но Стэн никому не разрешает брать свои вещи. Можешь себе представить? — Я покачала головой, подтвердить, что не могу. — А он берет, надевает Стэнову лучшую рубашку и идет на свидание с этой заносчивой сучкой Уолш.

— Не может быть.

— Может-может.

— Нет, — сказала я. — В смысле, какое же это может быть свидание. Ты можешь себе представить Хелен Уолш с кем-нибудь из Маккекни?

Мари кинула на меня злобный взгляд.

— Что это ты хочешь сказать? — спросила она.

— Сама знаешь, что, — сказала я. — Я не про вас со Стэном говорю…

— Нет, про нас. Про кого же еще. — Она закурила сигарету. Обычно она в доме не курила, боялась, как бы папа не поймал. — И все равно мы со Стэном счастливы. Плевать мне, что папа говорит. Я его люблю и собираюсь за него замуж. — Она говорила, как девочка в школьном дворе. — А ты, прежде чем судить других, лучше на себя посмотри. — Она чуть отвернулась и стала смотреть в окно, прижав руку с сигаретой к щеке.

Отвечать на это было бессмысленно. Я на нее не сердилась; я не расстроилась. На секунду мне даже захотелось подойти к ней и как-то ее обнять, но такие вещи в нашей семье не приняты.

— Я никого не сужу, — сказала я через некоторое время. — Просто хочу тебе счастья.

Тут она посмотрела на меня, и я увидела, что она вот-вот заплачет.

— Счастья, — тихо произнесла она, словно какое-то иностранное слово, значение которого забыла. Она засмеялась. — Счастья, — повторила она.

Она затянулась сигаретой — дымок и свет наступающего вечера сделали ее почти симпатичной, похожей на девушку из телешоу, ночью накануне побега, когда она все бросает — ее больше не будет в сценарии — и начинает новую жизнь в другом месте.

В тот год снег выпал рано: каприз природы, метель, прекрасная аномалия. Снег был вроде того, какой бывает в кино, белый, идеальный, глубокий, машины медленно двигались по белым дорогам, люди выходили по утрам из дому или останавливались на главной улице, посмотреть на свет. Какое-то время казалось, будто завода не существует: снег все падал и падал, белый на белое, белый на белое, и вокруг не было ничего серого, дымного, ничего запачканного, способного надолго оставить пятно. Было правда красиво. Люди входили в банк в пальто и перчатках, стряхивая снежинки с плеч и волос у двери, улыбаясь самим себе, повеселевшие от яркости дня. В каждом лице было видно что-то ребяческое, погребенная жизнь поднималась на поверхность, что-то светлое вокруг рта и глаз, по-детски милое. Все выглядели счастливее — или почти все. Стэн Маккекни счастлив не был. Я то и дело слышала об этом от Мари — всякие мелочи, приступы мрачности, угрозы, которые он бормотал, — но уже не обращала внимания. Просто все это выглядело смешно, когда вокруг столько снега и света.

Правда, снег лежал недолго. На смену ему пришло серое затишье, сплошной дым и доменный чугун. В общем, вот что я помню про тот день, когда Стэн Маккекни чуть не убил своего брата: как изменился свет, когда растаял снег. Такой день мог случиться только в городке вроде нашего: солнце светило ярко, даже пригревало, но в воздухе висела химическая дымка, свет, расплывчатый, припорошенный пылью, был нам знаком — еще бы, столько прожить в тени завода. Вот что я заметила в то утро, эту бледную дымку и слабый железистый запах, который превратился в привкус во рту: то ли ржавчины, то ли чего-то кладбищенского. Но в тот день чувствовалось и еще что-то, чего я раньше не знала. Если бы потребовалось это описать, я бы сказала так: ощущение того, каким тут все, наверное, было еще до нас, упрямая красота в наполнявшем деревья свете, ощущение земли вокруг нас, где похоронены мертвые и пасутся стада, и есть облака и столбики ограды, все это, бывшее тут прежде, смотрящее на нас как на отклонение от нормы, уродливую, но малоприметную складку в ткани вещей, несущественную на фоне большего.

Нападение произошло из-за Стэнова черного свитера. Так, во всяком случае, говорили потом, когда все было кончено: «Этот Стэн Маккекни, он своего брата чуть не убил, а все из-за какого-то свитера». Мари рассказала мне про этот свитер, когда мы обе собирались идти гулять. В тот день, после обеда, Артур взял у Стэна одеколон после бритья, потом надел новый черный свитер, купленный Стэном в прошлые выходные, хоть Стэн и говорил ему уже тысячу раз, что никому не разрешает прикасаться к своим вещам. Никто не знал, куда пошел Артур, но Стэн позвонил Мари и сказал ей, что хочет разобраться с этим раз и навсегда. Мари попыталась его успокоить, хоть и понимала, что это бессмысленно; Стэн, сказала она, уже которую неделю настраивается на крупную ссору, и она знает, что грядут неприятности. Никто не мог предсказать, насколько далеко зайдет дело, никому никогда не суждено было понять, как произошло то, что в конце концов произошло. Этому случаю предстояло стать очередной историей, которую люди рассказывают друг другу, очередным предостережением насчет Маккекни, семейства, в котором один брат способен избить другого ногами до беспамятства из-за свитера, взятого на вечер. Мари была так погружена в собственные переживания, что мои сборы даже не заметила. Потом, когда она закончила рассказывать, и я сказала ей, не переживай, все устаканится, она поняла, что я куда-то собираюсь.