– Я дальше ехать не могу, – заявила она. – Это моя душа. Она предупреждает меня, что дальше меня ждет смерть.

Лицо ее было бледно, а глаза наполнены страхом.

– Но ведь мне во что бы то ни стало надо попасть на завод – там меня ждут!

– Не могу, – решительно повторила девица. – Меня там ждет смерть. Это предупреждение, – и она протянула мне как вещественное доказательство мертвую птицу.

– Что же мне делать?

– Мы вернемся с вами в Мишвилль, и вы наймете другое такси. Я с вас ничего за проезд не возьму – это моя вина.

Мы стояли в поле. Высоко в небе кружили жаворонки. Была чудесная погода. Не верилось, что здесь, в центре Европы, еще существуют подобные суеверия. Но делать было нечего – надо возвращаться в Мишвилль.

…В конце моего путешествия по Лотарингии я решил, что нельзя быть рядом с Верденом и не посетить его. Я прибыл сюда поездом. На привокзальной площади стояло несколько такси. Я высмотрел пожилого водителя и направился к нему.

– Мне хотелось бы осмотреть места боев под Верденом, – с грехом пополам объяснил я ему. Шофер понял, что перед ним иностранец, и спросил, кто я – из какой страны. Когда он узнал, что я русский, его лицо расплылось в приветливой улыбке.

– Я участник боев под Верденом и могу вам все рассказать. Садитесь.

Я сел рядом, и мы поехали. Даже через пятнадцать лет эти места производили тягостное впечатление.

– Это место называется bois [90] .

– Но почему же оно так называется? – спросил я. – Здесь нет ни одного дерева.

– Все было снесено артиллерийским огнем. На этой почве долго ничего не росло. Теперь вот появились трава и кустарник, – пояснил мне мой гид.

Потом мы подъехали с ним к могиле «торчащих штыков».

– Солдаты готовились выйти из траншеи и взяли ружья, но в это время немцы обрушили на траншею шквал твоих «чемоданов», и солдаты все были засыпаны землей. Их даже не откапывали. Видите, кое-где из-земли торчат штыки винтовок, – пояснял мне шофер.

Уже после войны эта траншея была преобразована в памятник. По обеим ее сторонам были поставлены небольшие колонны, возведена кровля, а между колоннахми установлены решетки. Поехали дальше. Вот здесь была деревня – теперь стоит только вот этот столбик, на котором прикреплена дощечка с наименованием деревни. А еще дальше – огромное поле, занятое крестами и каменными плитами, – кладбище. Здесь многие тысячи крестов и плит, кресты для христиан, плиты для мусульман.

На холме в центре кладбища длинное строение, из центральной части которого поднимается башня.

– По ночам она освещается неоновым светом, так что видна издалека, – пояснил мне шофер.

Это страшный памятник жертвам войны. В подвальном этаже собраны кости и черепа погибших. Через многочисленные окна, расположенные на уровне земли, по всей длине здания можно впдеть бесчисленное количество человеческих черепов.

А внутри все стены испещрены фамилиями тех, кто погиб во время осады Вердена. Здесь заделаны урны или просто высечены имена сложивших свои головы. В довершение всего шофер предложил мне осмотреть форт Дуомон.

– Я находился в нем во время войны, – сказал он.

Мы осмотрели форт – спустились туда, где были казармы, хранилища боеприпасов, прошли к бойницам.

– Вот эти три метра перед фортом немцы не могли пройти в течение недели, но наконец все же им удалось их преодолеть. Бои продолжались у самого входа. Здесь, – и шофер обвел рукой равнину, простирающуюся у подножия холма, превращенного в укрепление, – здесь каждый метр продырявлен снарядом или пулями, все полито человеческой кровью.

Поздно ночью я вернулся в Париж, буквально потрясенный страшной картиной свидетельств самой кровавой битвы, которая была за всю «историю человечества. Под Верденом с обеих сторон пало около миллиона солдат.

На следующий день я выехал в Германию. В Аахене проверка документов. В коридоре вагона, в котором я ехал, мне показался подозрительным молодой человек, который несколько раз прошелся мимо моего купе. «Шпик», – подумал я. И вдруг мне пришла в голову сумасбродная мысль: «Неужели я от него не отделаюсь?» Вспомнил Баку. Когда я работал в подпольной организации, мне нередко приходилось уходить от шпиков. «Там ведь нужно было, а здесь зачем?» – подсказывал мне голос разума. Но очень уж казался мне нахальным этот молодой человек, прохаживающийся по коридору. Надо оставить его с носом, пусть не думает, что он все может.

Поезд подходил к Кельну. Здесь я часто бывал и хорошо знал вокзал. Пассажиры готовились к выходу. Они заполнили коридор, и «шпик» оказался изолированным от меня.

А что, если мне выйти в Кельне и доехать до Эссена в местном поезде? «Пусть он меня поищет», – мелькнула злорадная мысль. Я взял свой чемоданчик и вместе со всеми направился к выходу, но вышел на другой стороне, спустился прямо на железнодорожные пути, перешел их и по двум ступенькам поднялся на противоположную платформу. Здесь уже стоял поезд, на вагонах которого было написано: Eilzug nach Essen [91] . Я вошел в вагон и занял место у окна. Пусть теперь поищет! Поезд тронулся, и менее чем через два часа я был на вокзале старой части города. Но что это? На платформе по крайней мере пятнадцать жандармов. Когда я вышел из вагона, они улыбались. Наверно, думали в это время: «Что, захотел от нас уйти?»