– Да вы не слушаете меня, сударыня.

– Вовсе нет. Вы сказали: «Все предпосылки развития производства говорят о том, что…» – бойко ответствовала Джасс.

Давние ятсоунские привычки работали, как ни в чем не бывало, даже спустя двадцать лет. Одним глазом спишь, другим следишь за движениями мэтрессы, а ухо так и вовсе начеку. Ежели спросит, о чем шла речь, сразу отбарабанить последнюю фразу. А не то быть розгой поротой и посаженной на день в холодный чулан. Для повышения внимания на уроках.

– Простите, у вас был очень отстраненный вид. Если желаете, продолжим беседу вечером.

– Там поглядим.

Джасс воспользовалась паузой и погрузилась в свои раздумья. Мерин имел удивительно плавную походку, позволяя всаднику расслабиться насколько это только возможно. Мышастый цвет и смирный нрав животного как нельзя лучше подходили Джасс. Она назвала его Тишок и как-то сразу привязалась к коньку. Это было неправильно, Альс часто упрекал ее за привязчивость к животному, на котором ездят верхом и которое в любой момент может быть продано, а в худшем случае загнано до смерти. Сам же он поступал точно так же, балуя своих лошадей до невозможности, давая им самые ласковые прозвища. Но в его устах это называлось от чего-то «правильное отношение».

Опять… Что за наказание такое? Во всем, везде и по любому поводу – Ириен Альс. То ли дорога навеяла, то ли действительно тоска перешла у нее в какую-то душевную болезнь, но на Керагане Джасс вспоминала об эльфе гораздо реже. Бывало, конечно, накатит, доведет до слез, а потом все в порядке, словно и не было никогда в жизни островной ведьмы этих прекрасный глаз, этих жестких жадных губ, этого ощущения полнейшего слияния тел и душ.

Далмар, город-сказка в кольце начинающих цвести садов, объятый радостным возбуждением в предвкушении Арраганова дня. Голубой купол храма виновника грядущих торжеств сиял среди темно-красных черепичных крыш, и казалось, весь город вывалил на улицы, чтобы принять участие в гуляниях, поглазеть на представления бродячих комедиантов и вообще выплеснуть радость от наступившей весны и долгожданного настоящего тепла. Аланни предложил остановиться в гостинице «Голубка», недорогой, уютной и радующей взор своей чистотой. Швырнув свои вещи в отведенной комнате, Джасс первым делом отправилась в купальню и попарилась на славу. Заодно привела в порядок волосы: промыла их с мылом, прополоскала отваром крапивы и лопуха, подсветлила ромашкой. Затем тщательно оттерла пятки от мозолей, намазалась целебной мазью с ног до головы и стала снова похожа на женщину, а не на грязное чучело. Чудесное превращение осталось никем не замеченным, но этого и не требовалось. Джасс просто чувствовала себя иначе.

Она приказала подать ужин в комнату, расположилась там со всем возможным комфортом и уже не торопясь втерла в ногти рук и ног панговое масло, расчесалась, потом поела и сладко задремала.

Глаза открылись сами, отреагировав раньше, чем разум. Аланни стоял на коленях возле ее изголовья. Спрашивать, что он делает, было глупо. Он хотел ее поцеловать. Губы вот-вот должны были соприкоснуться. Джасс удержалась от улыбки. Ну что ж… а почему бы и нет?

Мм… как там в других делах, не ясно, а целоваться господин Каньер умел и весьма преуспел в этом искусстве. Джасс обожгло, словно кипятком. Боги, она не целовалась почти три года, не говоря о чем-то ином. После Альса не хотелось. Эльф тоже был большой умелец в этом деле. Обжигающе горячие губы, вкус его дыхания до сих пор горели несмываемой печатью. О, да, и щетины у него не было вовсе. И пусть проглотят свои поганые языки те, кто говорит, что целоваться с безбородым эльфом все одно, что с женщиной. Ничего подобного. От Аланни совсем чуточку пахло вином, чего с Ирье в принципе быть не могло.

Ах и ах! Твердая ладонь мечника осторожно скользнула к груди, накрыла и нежно сжала полушарие, заставив женщину издать приглушенный стон. Чего скрывать – приятно. Нобиль осмелел, и его вторая рука отправилась в исследовательскую экспедицию по пикантным достопримечательностям. Не грубо, нет, очень осторожно. Не так, конечно, как Альс, но тот быстро выучил самый действенный маршрут и никогда не сбивался с пути. Эльф словно заранее чуял, когда она пожелает быстрого яростного соития, а когда плоть жаждет долгих и нежных ласк. Сейчас Джасс не отказалась бы от быстрого обладания, слишком сильно этот мужчина напоминал ей Ириена, оставаясь при этом чужим и чуждым. Зачем затягивать сравнения, когда они еще и не в пользу столь внезапного любовника.

Джасс сама обвила ногами бедра Аланни, обхватила плечи и зарылась пальцами в его шевелюру, чтобы светлые волосы накрыли их обоих маленьким шатром. И ответила на поцелуй со всей накопившейся и нерастраченной страстью… к Альсу. Каньер больше не мог сдерживаться…

Все получилось как нельзя лучше… Но как-то совсем иначе. Не было этого бешеного сумасшедшего напора, изощренности и неутомимости, от которой огненной лавой полыхала кровь во всем теле, а из пересохшего горла рвался, нет, не стон, а крик, дикий вопль экстаза.

– О, Ирье, вэль? – простонала на ти’эрсоне Джасс на пике страсти. – Вэль, аг милл’я?

– Что?

– Ничего. Не останавливайся, Аланни.

Она спала в эту ночь сладко-сладко, без снов. И, к слову, Джасс совершенно не мучили угрызения совести, будто спала она не в объятиях полузнакомого, случайного попутчика-игергардца, а на груди у Ириена Альса, лангера, бродяги и эльфийского колдуна в одном лице.

То-то, должно быть, хохотали в эту ночь в своих закрытых и полузабытых небесах Турайф и Файлак – богиня встреч и разлук и злой бог судьбы. Отчего ж богу в канун древнего праздника, пусть даже перелицованного людьми, не преподнести подарок своей вечной любовнице?

Кто знал, что будет так? С кого спросить? С Итана Канкомарца? С Тафилы Юнис, подлой холодной стервы? С Глашатая Ночи, небезызвестного лорда Шаффа? А может быть, с самого Хозяина Сфер? Отличная мысль, ничего не скажешь. Прийти к Ар’аре и заявить с порога, мол, что ж это ты сделал, старый гад, со мной?

Нет, Ноэль Хиссанд, гордость Оллаверна, не придешь и не бросишь в лицо твоему владыке такие слова. Никогда. Потому что сам согласился, сам захотел встретить ту женщину из детского сна, с которого началось твое вознесение к вершинам славы, власти и Силы. Ты сам вызвался, Ноэль Хиссанд, сам выбрал свою судьбу. Пей теперь горько-терпкое вино неразделенной любви и заедай свое питье черствой коркой предательства. И будь проклят во веки веков.