Анарсон, увидев старую знакомую в новом обличье, только хмыкнул:

– Если кто из наших придет, из своей комнаты не высовывайся.

– Не похожа?

– Как свинья на… Короче, примерно как я на Альса, – оскалился тангар.

– Тоже мне сравнил.

– А чего тут сравнивать? Сразу же видно, человечья девка в тангарском платье.

– Ну прямо-таки сразу? – не поверила Джасс и набросила на лицо тончайшее полупрозрачное покрывало. – А так?

Анарсон скептически фыркнул.

– И в чем отличие?

– Ты даже голову не так наклонила. Наши делают это иначе.

Тангар попытался пояснить, но сбился, разозлился и в конце концов посоветовал не позорить своим видом честной народ. Джасс сбежала в свою комнату и там долго пыталась разглядеть в небольшом настенном зеркальце себя в новом наряде. Да, Анарсон был прав, она в традиционной одежде на исконном полукруглом диване с подушками смотрелась совершенно чуждо. Как слова на чужом языке в знакомой с детства песне. Невозможно было вписаться в этот четкий геометрический узор, нанесенный разными способами на все окружающее: на вышивку занавесок, плетение тканей, резьбу крошечных полочек, вязку половичков, рисунок в витраже. Словно беспрестанный ритм, словно рокот древних боевых тангарских барабанов.

После более чем сытного обеда, состоявшего из тарелки постного супа, тушеных куриных крылышек в сладком соусе, пресных лепешек с сыром и салата из свежих овощей, отправляя в рот очередной десерт – крошечный пирожок с кислой ягодкой, Джасс сказала как бы невзначай:

– Анарсон, вы, наверное, это все специально придумали.

– Что «это»?

– Всю вашу жизнь. Чтобы каждая вещичка, каждое движение, каждый глоток, каждый вздох говорил о том, что вы – другие. Не такие, как люди, и не такие, как эльфы, и уж тем паче совершенно не орки.

– И что же тут плохого? Мы – ни те, ни другие и ни третьи.

– Но вы словно себе не принадлежите.

– То есть как?

Тангар отложил в сторону ложку. К слову, на то самое место, где ложке было положено лежать, – между супницей и чашкой.

– А вот так! Каждый тангар с малолетства играет роль почтенного тангара, правоверного тангара, настоящего тангара, и упаси Святой огонь, если вдруг допустить отклонение от строгого канона.

– А что, коли все наоборот? – хитро спросил Анарсон. – Я и есть настоящий тангар. И только так и надо жить, как я или мои братья. А вовсе не так, как Торвардин. Ты привыкла к нему, а он – исключение.

– Хорошее исключение.

– Не спорю, но все же исключение.

– Мне больше по душе его исключение. Тор позволил себе быть самим собой в пику всем традициям и канонам! – запальчиво воскликнула Джасс.

– Это не факт, Джасс, совсем не факт. Я именно такой, какой есть по натуре своей, – наглый, упертый ханжа, со всеми недостатками, чревоугодием и ленью, свойственными моему народу.

– Тебя сделали таким твои родители.

– А почему ты считаешь, что, задайся они целью вы растить из меня эльфа, у них бы это получилось? Вот из тебя действительно вырастили все, что сами захотели. В Ятсоуне захотели жрицу – получилась жрица, а потом хатамитки достроили еще, и ты стала немного хатами. А чуть позже эльф Ириен Альс научил тебя любить, но все равно по-своему, по-эльфьему. Что же тебя делает человеком при таком внешнем влиянии?

– Я от рождения человек.

– А я от рождения тангар.

– Идиотский разговор.

– Совершенно с тобой согласен. Ты или наверх иди, или оставайся в лавке, будешь мне помогать.

– А можно?

– Хм… Нужно.

И она стала работать в лавке.

Говорят, что первый шаг к сумасшествию – когда начинает казаться: все, что происходит вокруг, уже было. Есть даже мудреное маргарское слово, которым называлось это состояние. За свой разум Джасс была спокойна, потому что стеллажи с книгами в лавке «Разные вещи» напоминали ей другое место и другое время. А именно Ятсоунский храм и его знаменитую библиотеку, где Джасс провела много лет. Детская память крепкая штука, она цепко хранила воспоминания о высоченных полутемных залах, длинных шкафах, необъятных ящиках с каталогами, узких качающихся стремянках, о запахе пыли и бумаги, о скрипящих звуках, доносящихся из зала, где работают переписчицы. И если сомкнуть веки, то время словно возвращается вспять, а воспоминания накатывают мощной прибойной волной. Джасс порой казалось, что вот так вот моргни лишний раз – и увидишь собственное темно-синее застиранное платье послушницы, ноги в грубых башмаках и руки, покрытые цыпками, вместо черной кожаной юбки и корсета, надетых поверх белой рубашки.

Нанять на работу человеческую женщину считалось в нынешние времена поступком незазорным для порядочного тангара. И родня, а также соседи-тангары сочли выходку Анарсона оригинальностью, но не более. Наоборот, покупателей прибавилось, потому что смотреть на женщину с открытым лицом и простоволосую многим было приятнее, чем на скучную физиономию честного тангарского парня, озабоченную только расчетом вероятной прибыли. Анарсон не пожалел о своем решении.

После удачного дня, когда Джасс умудрилась втулить толстенный и дорогущий фолиант кулинарных рецептов молодой семейной паре, они с Анарсоном решили отметить это дело бутылкой эрмидэйской кассии. Подняв, прежде всего, тост за здоровье, а уж после за удачную продажу, тангар с удовольствием смаковал вино, причмокивая от наслаждения.

– Вишь, как несправедливо. Альс твой и пригубить не может сей божественный напиток.

Джасс спорить не стала, а лишь опрокинула в себя еще один стаканчик. Напоминание об Ириене было некстати.

– Что, затосковала об эльфе своем? – усмехнулся Анарсон. – Не в обиду вам будет сказано, но неправильно все это.

– Неправильно?

– Да. Пароваться надо со своими. Люди с людьми, эльфы с эльфами. Я так понимаю, раз мы все такие разные, то это неспроста.