«Я теряю связь с Египтом, — подумал Ненни. — С каждым днём всё сильнее и сильнее. Меня больше не пугают эти мои размышления. Даже самые кощунственные из них».

Он чуть повернул голову, чтобы посмотреть на золотую статуэтку Амона, полускрытую быстро сгущавшейся темнотой. Когда-то в его сердце должно было взрасти поклонение ему — много-много лет назад. Амон Сокрытый, живущий в ветре, говорящий из ветра, который, возможно, в начале начал, когда мир был нов и умы людей уподоблялись детским, — был просто ветром. Амон, который в другой своей ипостаси являлся Великим Быком с ужасными рогами и гениталиями устрашающей мощи, в третьей ипостаси был вот этим красивым юношей со спокойным непроницаемым ликом. (Непроницаемым? Или просто пустым?) Амон — удивительная и потому особенно неубедительная фигура... Когда логика хромает, люди начинают сомневаться. Кому кланяется человек: Большому Быку, изображению человека или невидимому ветру? Что люди имеют в виду, когда говорят «могущественный Амон»?

«Нет, — подумал Ненни, — это мой порок и мой камень преткновения. Когда люди говорят «могущественный Амон», они подразумевают все его ипостаси. Для поклонения не нужны причины. Разве мой слуга нарушает свой долг, когда ему приходится думать об Исиде не только как о Божественной Матери Гора, но и как о Собачьей звезде [81] , о плодородной почве Египта и о царском троне? Ошибается ли он, когда полагает, что Тот — Луна, Божественный Писец, ибис и бабуин или что Уаджет является одновременно короной, коброй на короне, богиней, живущей на юге, и таинственным языком пламени? Нет, он ничего не путает; напротив, каждый новый образ прибавляет ещё одно значение к его пониманию бога; слуга — он не обеспокоен недостатком логики, потому что он не думает, а чувствует. Я же не чувствую, а думаю — следовательно, мешаю. Это мой собственный порок».

Но Ненни мучил и другой вопрос: не были ли боги ненужными просто потому, что он не мог найти им места в картине мира? Возможно, причина того, что Египет поклоняется богам, кроется далеко за вереницей бесчисленных божеств и их воплощений, за их вездесущими изображениями и символами, каждый из которых загадочным образом усиливается, хотя и кажется, что они противоречат друг другу. Эта причина имела в конце концов собственную удивительную логику и некое триединство. Создание, рождение, воскрешение — всё это были они. Что ещё существовало в человеческих мыслях? Бог, который представлял собой эту всеобъемлющую троицу, мог быть способен к бесконечному делению и многообразию, и всё же был Единственным. В сущности Амона можно было обнаружить всех троих. В ипостаси Сокрытого, Дыхания Жизни, он был Создателем. Он был Прародителем, когда назывался Сильным Быком. Он был Воскрешающим, когда его называли Камутеф, Бык-Своей-Матери. В этой ипостаси он был способен снова и снова порождать себя от неё, породившей его, и таким образом пребывал неизменным и бессмертным. Амон был собственным порождением, и это было высшим его качеством. К тому же, размышлял Ненни, он был отцом сына, загадочного бога-ребёнка Хонсу [82] , который носил юношеский локон, держал в руках синий лотос, был одет в саван мертвеца и не имел никаких других качеств или бытия, кроме воплощения Царской Плаценты, что делало его мертворождённым близнецом фараона. Следовательно, из неявной, но вдохновенной логики верующего человеческого сердца следовало, что Хонсу, близнец фараона, был также луной, призрачным близнецом царского солнца. Луной был и бог Тот, но это было не важно.

Так же было и со всеми остальными. Богов насчитывались сотни, каждый имел множество ипостасей, которые смешивались между собой, накладывались одна на другую, посягали на сущности других богов — и, возможно, все в своей сути были Единым. Создание, рождение, воскрешение: жизнь.

Ненни ощутил удовлетворение. Его мысли ощупывали сделанное открытие подобно путешественникам, удивлённо столпившимся вокруг красивого и непонятного предмета, найденного в песках пустыни. Тогда, подумал Ненни, один из путешественников должен осторожно пощупать находку.

Люди поклоняются жизни? Ну, не совсем так. Они обладают жизнью, но не знают, откуда она исходит, следовательно, благоговейно простираются перед ней ниц... Не жизни они поклоняются, а неведомому.

Другое прикосновение — на сей раз с высокомерием узнавания. Люди поклоняются неведомому лишь по той причине, что оно непознаваемо.

Конечно, с иронией подумал Ненни. Эта неразгаданная тайна по сути своей необъяснима. Человек не может вынести невыразимого, которое показывает ему его собственную ужасающую несоразмерность; следовательно, он должен сразу же найти для него выражение. Амон Сокрытый вначале становится Духом, затем Дыханием Жизни, затем ещё более осязаемым — Ветром, а затем — существующим в ветре. Сущий становится Воскрешающим и Камутефом, после этого приобретает куда более понятную сущность Сильного Быка и образ человека с прекрасным непроницаемым лицом, а в конце концов, к глубокому сожалению, становится ревущим смертным быком в храмовом стойле, с рогами и шерстью — и маленькой золотой статуэткой в нише. Этим человек возвеличивает себя, поскольку преуменьшает своего бога; он соглашается поклоняться кровавой плоти, вышедшей из матки, лишь бы швырнуть промелькнувшее ужасное видение в пропасть правды.

Удар... удар... ещё удар. Красивый, но непонятый предмет в пустыне превратился в кучу камней — каким он и был всегда, без всякого сомнения. Ненни вздохнул и закрыл глаза.

Когда фараон через несколько минут открыл их, его взгляд вернулся к звёздному узору на потолке и, в конце концов, остановился на звёздном изображении Исиды, вечно следующей по небу за Осирисом. Изящная живая фигура богини, как всегда, заставила его вспомнить Хатшепсут.

«Фигуры нужно поменять местами, — думал Ненни. — Эго она — та, что убегает, та, что всегда ускользает, и я, тщетно хватающий воздух позади неё. Нет, не всегда... — Ирония постепенно уходила из его размышлений. — Часто она тянется ко мне, пытаясь на свой собственный манер разорвать разделяющее нас, пытается дотронуться до меня и ввести в тот яркий мир, который Шесу знает так, будто она сама жизнь, простирающая ко мне руку... Да, именно таково значение этих рисунков, если в них можно найти значение: жизнь, подманивающая того, кто несёт семя смерти и поэтому не может свернуть с пути, его ноги должны идти, даже против желания. А есть ли у меня желание? Возможно, и нет. Возможно, она права, я предпочитаю сидеть и ныть. Я потерял связь с Египтом, с самой жизнью. Но для неё я повернул бы обратно, если бы смог. Я ответил бы на её прикосновение, если бы знал, как...»

Уже почти совсем стемнело. Он видел лишь линии на звёздной карте. Ненни нехотя свесил ноги с ложа и сел. Он не желал надевать свою диадему и вновь становиться фараоном, но бороться против заключения, в котором он постоянно пребывал как царь, было глупо. А кто был свободен?

Он хлопнул в ладоши. Из передней тихо вошёл раб и зажёг лампы. Ненни заморгал, ослеплённый внезапным светом. Тени спрятались по углам, комната вернулась в обыденный мир. И на него сразу же обрушился град проблем муравейника. Видения... жрица... он должен решить всё это.

Ненни устало поднялся.

— Скажи, пусть мне приготовят ванну, — сказал он и вдруг остановился, поскольку в дверь постучали.

— Ненни! — раздался голос Хатшепсут.

— Открой, — быстро приказал фараон.

Раб широко распахнул дверь, и в ней, как прекрасное видение, показалась Хатшепсут. На царице была гофрированная накидка, сквозь которую виднелась бледная бронза её тёплого и чистого тела. Волосы Хатшепсут были свободно распущены, на ней не было никаких украшений, кроме ожерелья из свежесорванных лотосов, заполнивших ароматом всю комнату.