— Да защитит вас Великая Матерь Нут в ваш час, — сказал он, старательно имитируя свой обычный тон.

Стандартная реплика помогла без неловкости прервать обсуждение темы, и они больше не возвращались к ней. Они ещё прошлись по саду, болтая о всякой всячине, но Сенмут при первой же возможности расстался с царицей. Ему было крайне необходимо остаться в одиночестве, чтобы осмыслить положение и попытаться найти более убедительные доводы. Никогда ещё он не получал более яркого доказательства, что человек — всего-навсего игрушка в руках богов.

Тот смотрел, как он уходит, из безопасного убежища на костлявых, но уютных старых коленях Яхмоса. Его руки всё ещё ощущали мягкую шкурку котёнка, а сердце — пустоту его потери. Он провожал глазами высокого человека, пока тот не скрылся за воротами. Затем мальчик отвернулся, чувствуя себя странно несчастным то ли из-за котёнка, то ли из-за холодных чёрных глаз человека и его неискренней улыбки. Этот человек был виноват в том, что Тот лишился котёнка. Он что-то сказал, и госпожа Шесу разгневалась, очень разгневалась — не на этого человека, а на него.

Он смотрел на колени Яхмоса и ощущал руками складки прикрывавшего их грубого полотна.

— Яхмос, — тихо сказал Тот.

— Слушаю тебя.

Он чувствовал, как руки старика успокаивающе похлопывают его по спине, но тем не менее продолжил:

— Яхмос, я не люблю этого человека.

— Не любишь, маленький?

— Да.

Яхмос откашлялся, глядя в пространство поверх пруда.

— Многие люди являются сюда, а когда поговоришь с ними всего разок, кажутся совсем не такими, как на первый взгляд.

— Он взял моего котёнка. Он был мой, а не Нефер. Его дал мне Нехси, дал мне одному, а этот человек отнял его у меня. Я скажу госпоже Шесу.

— Я не стал бы говорить госпоже Шесу, — быстро ответил Яхмос. Тот поднял глаза и вгляделся в любимое морщинистое старческое лицо.

— Госпожа Шесу любит его? — негромко спросил Тот.

— Это очень умный человек, — сказал Яхмос. — Он занимается очень важными делами в храме.

Подумав несколько секунд, Тот сказал:

— Яхмос, он мне всё равно не нравится.

Старик оторвал наконец взгляд от горизонта и посмотрел в глаза мальчику, как всегда прямо и серьёзно.

— Мне тоже, малыш, — сказал Яхмос, — мне тоже.

Хатшепсут проводила Сенмута взглядом и ещё некоторое время просидела в беседке одна, глядя на густые виноградные лозы, видя, но не замечая, как меняются их очертания в лучах солнца, опускавшегося в холмы за Городом Мёртвых. Как всегда после общения с Сенмутом, её мысль работала вдвое напряжённее. Затем её взгляд переместился к столу, где около забытого пивного кувшина и кубков всё ещё стояла изумительная маленькая копия древнего храма. Пожалуй, это была самая красивая вещь в беседке.

Но боги! Этот разговор о Вавилонии...

Обеспокоенная, она встала и сошла с лестницы. Пришла пора переодеться для вечерней трапезы; Исет уже стояла в воротах и звала Тота. Нефер унесла нянька. Ненни будет ждать её. К вечеру ему стало лучше, настолько лучше, что он смог пообедать с ней в саду близ своей спальни.

Она медленно шла по дорожке, но, увидев Тота, с тревогой в глазах бежавшего к ней по лужайке, отвлеклась от своих раздумий.

— Подойди ко мне, малыш, — сказала она.

Он радостно подбежал к царице, и та против воли рассмеялась.

— Ах в каком жалком виде оказывается к вечеру твоя чистая шенти. — Она покачала головой, глядя на испачканную прудовым илом набедренную повязку, намотанную на его крепкие бедра, затем, поддавшись внезапному порыву, склонилась и обняла его. Мальчик тоже обнял её с любовью, которая согрела ей сердце.

— Госпожа Шесу, вы больше не сердитесь? — прошептал он.

— Конечно, нет. Я и не сердилась.

«Так будет обнимать меня мой собственный маленький сын», — подумала она, улыбаясь в преданные глаза мальчика.

— Теперь иди и будь хорошим мальчиком.

С удовольствием глядя на сияющее лицо Тота, она следила, как он вприпрыжку мчался к поджидавшей его в воротах фигуре, и с полным безразличием встретила исполненный вечной враждебности взгляд Исет. Впервые после того, как она увидела крошечного новорождённого младенца, прижимавшегося к материнской груди, её симпатия к нему не боролась с ненавистью.