— Вон они! — заорал Иштван.

Он выпалил в первую сланцево-серую фигуру, прорвавшую белесое кружево снегопада. Зашипел луч, и солдат выругался про себя: каждая снежинка, что превратится в пар от прикосновения луча, ослабляет его убойную силу, а снежинок в воздухе кружило бесчисленное множество. Ункерлантец упал. Ранен, заключил Иштван, но не убит.

Вражеский луч пропахал борозду в снегу рядом с Иштваном, и тот напомнил себе, что нужно вовремя перекатываться, менять позицию, а не сидеть в снегу здоровенной мишенью. Попутно он проверил, легко ли выходит из ножен кортик: жезлы в снегопад были почти бесполезны, и дело, скорей всего, дойдет до рукопашной.

А еще, перекатываясь в снегу, Иштван покрылся белой коркой по самые уши, и длинный овчинный тулуп его стал почти не виден на снегу. Какой-то ункерлантец пробежал мимо него, даже не заметив. Иштван поднялся из сугроба неслышно и быстро, словно горный гамадрил, о которых сержант только что говорил Куну. Но у него имелось оружие получше, чем мышцы и когти обезьяны, лучше даже, чем дубина той твари, что убили они с товарищами.

Иштван ударил врага ножом в спину. Тот вскрикнул — скорее в изумлении, чем от боли, — и, раскинув руки, упал в снег, марая его алым. Жезл вылетел из мертвой руки. Рухнув сверху, Иштван торопливо перерезал умирающему глотку. Кровь обагрила снег.

— Ар-пад! Ар-пад! Ар-пад! — На помощь товарищам подходили свежие дьёндьёшские части.

Иштван опасался, что ункерлантские ядрометы возьмут с наступающих тяжелую дань, но из-за бурана артиллеристы Свеммеля с трудом видели противника, и вскоре с вражеской пехотой было покончено.

— Вперед! — орал дьёндьёшский офицер.

— Рассыпным строем, — добавил Иштван. — Не сбивайтесь в кучки, чтобы вас нельзя было одним разрывом накрыть!

Совет оказался к месту — ункерлантские артиллеристы сообразили наконец, что их контратака провалилась, и принялись забрасывать перевал снарядами. Но было уже поздно. Соотечественники Иштвана готовились отбить у врага очередную горную долину. Единственное, что могло бы сделать Иштвана счастливей — уверенность в том, что долина хоть кому-нибудь понадобится после победы.

За порогом портновской мастерской Траку шелестел ливень.

— Сегодня к нам немало мокрого народу придет за плащами, — заметил отец Талсу, довольно потирая руки.

— Да, только половина окажется рыжиками, — заметил тот.

Отец скривился кисло.

— У них есть деньги, — ответил он. — Если б не они, нам пришлось бы здорово затянуть пояса. — Он тяжело вздохнул. — Я твержу себе, что оно того стоит… и твержу, и твержу…

— Твердишь себе что? — спросила мать Талсу, спускаясь со второго, жилого этажа над лавкой.

— Что ты не в меру пронырлива, Лайцина, — ответил Траку.

— И с чего б тебе это талдычить? Если никак не можешь запомнить, значит, это неправда, — фыркнула жена и, прежде чем портной успел возразить, потребовала: — А ну-ка, выкладывай!

Талсу улыбнулся про себя. Матушка его и вправду была весьма любопытна и сама это знала, но справиться с собою не имела сил.

— Ну ладно-ладно, — пробурчал отец, ворча лишь для порядка.

Обычно так и бывало: проще было рассказать Лайцине все, чем рассердить, оставив в неведении.

— Ну, — заключила Лайцина, когда муж замолк, — сегодня нам и правда придется затянуть пояса, если кто-нибудь из вас не сбегает к бакалейщику за сушеным нутом, оливками, ну и фасолью заодно.

— Я схожу! — тут же вызвался Талсу.

Родители его хором рассмеялись.

— Ты уверен, что хочешь вымокнуть? — поддел его отец. — Если разойдется, я бы мог потом сходить.

— Да нет, ничего, — ответил Талсу. — Ничего. Не растаю.

Траку и Лайцина расхохотались пуще прежнего.

— Ты бы так же рвался под дождь, если бы у бакалейщика не было симпатичной дочки? — поинтересовалась мать.

Оба покатились со смеху. У Талсу даже уши покраснели.

— Вы только денег дайте, а я как-нибудь схожу, — пробормотал он.

Траку вытащил из кармана горсть монет:

— Держи. Я-то помню, сколько мыла покупал только потому, что у мыловара была симпатичная дочка. — Он ухмыльнулся Лайцине. Та отмахнулась, делая вид, что ей бы и в голову не пришло такое подумать. — Я в свои годы был, наверное, самым чистым парнем в Скрунде.

— О, знаешь, вас, таких упорных покупателей, было несколько, — ответила Лайцина. — Но ты, пожалуй, покупал больше. Наверное, за это я тебя и выбрала — после стольких лет другие поводы как-то забылись…

Оставив родителей продолжать семейную перепалку, Талсу поспешно сдернул с крючка у двери свой плащ и двинулся вниз по улице к бакалейной лавке — та стояла близ базарной площади. Мимо пробегали его соотечественники-елгаванцы, надвинув шляпы на уши и кутаясь в плащи. Даже зимой дожди в Скрунде шли редко, и горожане, должно быть, согласились бы вовсе без них обойтись, если бы не страдали посевы.