— По-альгарвейски разумеешь? — рявкнул на него Бембо.

— В некотором роде, — ответил фортвежец к его облегчению. — Мне следовало знать, что Эанфлида позовет жандармов.

Он бросил что-то на своем наречии поверх макушки жандарма. Что ответила толстуха, Бембо не понял, но похоже было, что этим ругательствам ему только предстояло научиться.

— Ты накладывал на нее чары? — спросил жандарм, указывая на женщину.

— Ну да, — ответил фортвежец.

— Что он там говорит? — поинтересовалась толстуха Эанфлида по-кауниански.

Замотанный Бембо попытался пересказать, но вмешался чародей: он тоже владел старинным наречием.

— Спроси его, что это были за чары? — посоветовал Орасте — по-альгарвейски, само собой.

Бембо опять попытался перевести.

— Она хотела сбросить вес, — объяснил по-кауниански волшебник. — Я наложил на нее чары, снимающие аппетит. Пришлось быть осторожным: переборщишь, и она уморит себя голодом. Потеря невелика, — добавил он, — но слухи пойдут нехорошие…

Эанфлида заверещала так, что из соседних квартир повысовывались соседи.

— Ты меня надул, курвин ты сын! — провизжала она. — Ты посмотри на меня!

Посмотреть было на что.

— Прежде ты была еще толще, — спокойно ответил очкарик.

— Врешь! — гаркнула фортвежка.

Орасте подтолкнул напарника локтем.

— Ладно, умник, что они там болтают? — спросил он и, когда Бембо перевел, хмыкнул: — Я так примерно и подумал. Что с ними делать?

— Обоих растрясти, — ответил Бембо.

Жандарм повернулся к третьеразрядному — а то и вовсе лишенному диплома — чародею: с ним разговаривать было проще.

— Передай этому окороку на ножках, что мы вас обоих сейчас потащим к военному коменданту и посмотрим, что от вас останется после того, как он с вами разберется.

Очкарик с несчастным видом перевел его тираду на фортвежский. Толстуха воззрилась на жандармов с еще большим ужасом. Может, подумал Бембо, у нее кауниане затесались среди предков и она боится, что правда вылезет наружу? С виду не похоже, но, с другой стороны — по виду и не скажешь.

— Э… а это так уж необходимо? — поинтересовался фортвежец. Бембо промолчал. — Может, мы сможем некоторым образом… договориться?

— А какие будут предложения? — отозвался жандарм.

Когда они с Орасте выходили из парадного, в потяжелевших поясных кошелях у обоих приятно позвякивало. А если чародей-надомник и его неудачливая клиентка окажутся недовольны методами работы альгарвейской жандармерии, Бембо на это было глубоко наплевать. В конце концов, он на этом неплохо заработал.

Пристроив топор на плече, Гаривальд шагал черед заснеженное поле в сторону леса за зоссенской околицей. Очень скоро снег начнет таять. Потом промерзшая земля превратится в кисель, а еще поздней — высохнет, и можно будет начать пахоту и весенний сев. Ну а покуда печь приходилось топить.

Смотрел он не под ноги, а в сторону огорода старосты. Там лежал приписанный к деревне Зоссен хрустальный шар. Гаривальд сам помогал старосте Ваддо закапывать колдовской инструмент. Если об этом прознают альгарвейские оккупанты, Гаривальда самого закопают. И перепрятать проклятый шар было никак невозможно, потому что выкапывать его пришлось бы тайком — а как? Только и оставалось, что попусту себя изводить.

— Можно подумать, мне изводиться не с чего, — пробурчал он себе под нос.

Да и все равно хрусталик работать не будет. Без кровавой жертвы на лишенных природной магической силы задворках герцогства Грельц никакие колдовские приспособления не действовали. Но прежде шар соединял Зоссен с Котбусом — а значит, и теперь мог бы соединить Гаривальда со столицей и с самим конунгом Свеммелем. Крестьянин понимал, что сделают с такой связью захватчики: покончат с нею и с самим Гаривальдом.

Среди деревьев крестьянин вздохнул свободнее. Отсюда огородов видно не было, а с глаз долой, как известно, — из сердца вон. Да и не увидят его рыжики в лесу, даже если захотят. Это обнадеживало.

Поначалу особенно орудовать топором не приходилось. Под весом снежных шапок обламывались даже толстые ветки, стоило древесине дать хоть малую слабину. Оставалось только пообрубать сучки и добавлять хворост в вязанку за спиной. Гаривальд нашел несколько славных дубовых и ясеневых сучьев — в печи они будут гореть долго и жарко.