Когда он шагнул, наконец, в покои жены, для него уже были готовы чай, вино и пахлава — чего и следовало ожидать. Хадджадж обнял жену и поцеловал в губы. Последнее время худосочный дипломат и его пухлая супруга редко делили ложе, однако оставались нежно привязаны друг к другу. Колтхаум понимала Хадджаджа лучше, чем кто-либо другой, за исключением разве что Тевфика.

— Все хорошо? — спросила она, как обычно, переходя сразу к главному.

— Насколько возможно, — ответил Хадджадж.

Старшая жена подняла бровь:

— И насколько же?

Хадджадж задумался.

— Просто не знаю. Спроси снова через пару месяцев — тогда, возможно, я смогу что-нибудь ответить.

— Ты, да не знаешь?! — удивилась Колтхаум.

Хадджадж покачал головой. Колтхаум изумленно уставилась на него:

— Ну… Тогда помоги нам силы горние!

Министр молча кивнул.

— Дом? — Ванаи покачала головой. — Это не дом, Эалстан. Это то ли клетка, то ли капкан.

Физиономия Эалстана окаменела. Девушке до смерти надоело сидеть в четырех стенах — но и ему до смерти надоело выслушивать ее жалобы.

— Знаешь, — проговорил он, — ты могла остаться дома.

— Но я не осталась, — ответила Ванаи. — Дедов домик был клеткой. Ойнгестун был капканом. Я все так же чувствую себя пленницей. — Девушка была слишком горда, чтобы соврать. — Но здесь, по крайней мере, общество приятней, когда ты со мной.

Ее любовник-фортвежец невольно улыбнулся.

— Я так редко бываю дома только потому, что все время работаю как проклятый! — пожаловался он. — Отец всегда утверждал, что лучшие счетоводы работают в Эофорвике, потому что в столице крутятся большие деньги. Обычно он знает, о чем говорит, но в тот раз, похоже, ошибся. Если бы здешние бухгалтеры были так хороши, у меня не собралось бы столько клиентов.

— Не знаю, не знаю, — ответила Ванаи. — Может, это ты лучше, чем сам полагаешь?

На лице Эалстана отразилось мальчишеское смятение, будто он хотел поверить словам любимой, но не осмеливался.

— Мой отец — вот он мастер, да, — признался он. — А я… — Юноша пожал плечами и мотнул головой. — Я-то знаю, как многого еще не знаю.

Ванаи рассмеялась.

— А ты знаешь, как многого не знают другие счетоводы в Эофорвике?

Сквозь эту фразу Эалстан продрался с некоторым трудом.

— Хотелось бы поверить, но не могу.

— Тогда почему Этельхельм хочет, чтобы его бухгалтерию сводил именно ты? — парировала Ванаи, воспользовавшись авторитетом музыканта, перед которым Эалстан благоговел.

Девушка и сама зауважала Этельхельма гораздо больше, чем могла подумать, — не из-за его происхождения, а благодаря песням, что он сочинял и пел.

Но вопрос не произвел должного впечатления на Эалстана.

— Почему? Я тебе скажу, почему, — ответил он. — Потому что парень, который вел его бухгалтерию до меня, попал под становой караван, и в гроб его клали по частям. Этельхельм какое-то время справлялся сам, но у него просто времени не хватает на все. — Юноша встал из-за стола и потянулся. В спине у него хрустнуло. — О-ох! Уже лучше. Целыми днями за гроссбухами просиживаю, как прикованный.

Ванаи уже готова была предложить ему провести некоторое время в ином положении, когда взгляд ее привлекло движение на улице. Она подошла к окну.

— Альгарвейские жандармы, — шепнула она Эалстану через плечо.

— Что они там делают? — Эалстан шагнул к девушке, приобнял ее за плечи и отодвинул от замызганных стекол. — Дай я лучше гляну — если меня заметят, не страшно.

Ванаи кивнула. Эалстан заботился о ней, как только мог. Широкая спина юноши почти заслонила свет; он пристально вглядывался в окно.

— Ну?

— Расклеивают плакаты, — ответил Эалстан. — Что там написано, не могу отсюда разобрать. Как уйдут — сбегаю вниз, гляну.

— Ладно. — Ванаи снова кивнула. Тесная меблирашка вновь превратилась в убежище, когда на улице появились жандармы. — Может, опять собирают народ в бригаду Плегмунда?

Это, по крайней мере, не имело к девушке прямого касательства.

Но Эалстан покачал головой.

— Непохоже, — промолвил он. — На вербовочных плакатах всегда крупные картинки — чтобы неграмотным тоже было понятно. А здесь только слова. Это я и отсюда разглядеть могу. — Он отвернулся от окна. — Не бойся, милая. Все будет хорошо.