Эти – самые горевые, это ясно. Болезнь разрушает все. А болезнь на чужбине? «Дома и стены помогают», а на чужбине – люди? Да, мы щедрые нищие. Богатые духом нищие. Помогаем и будем помогать – и сможем. Вот, уже истекла «неделя». Что принесла она? – «Неделя помощи русскому туберкулезному». Мы знаем: даже богатая Европа должна напрягать усилия, устраивать дни сбора – в «своих стенах». Помните наш цветок, милую «белую ромашку», такую скромную, грустную такую? Апрельскую ромашку… – неурочный расцвет, в печали? Там – «стены» были, и какие «стены»! А здесь… в миллионе нас, на семи ветрах, у семидесяти семи дорог!..

Комитет Помощи влиятельнейше свидетельствует известнейшими нашими врачами – друзьями нашими по судьбе, и нашими достойнейшими людьми, посвятившими жизнь свою высокому делу Помощи, какое бедствие нам грозит.

«Нет трудовой семьи, где не было бы туберкулезного»!

Так мне пишут. Так написали всем. Это, конечно, верно. Воистину это бедствие. И этому надо внять. И помнить об этом надо всегда, всечасно. «Неделя помощи»… Бесконечные недели помощи, месяцы помощи, до последнего дня Возврата, который уже не за горами. Надо помнить, и надо давать, давать во имя всего святого, во имя страданий близких, во имя совести, во имя человека, во имя русского человека, во имя общей для всех нас участи, во имя священной связанности нашей друг с другом, во имя общих утрат, во имя священнейшее – России. Туберкулез косит молодежь, самое ценное, что мы обязаны сохранить России! Он подрывает все, все уже созданное, с такими трудами созданное, творимое нами здесь.

Пусть каждый вглядится в близкое от него – увидит. Пусть каждый вспомнит, сколько было перед глазами случаев, когда умирали без поддержки, умирали почти {достигшие «светлой цели», получившие, наконец, дипломы; умирали и умирают кормильцы-труженики, оставляя сирот на нас: убивали себя, отчаявшись!.. Только подумать: мы могли бы не допустить!..

Мы можем не допустить – и не должны допускать. После всего, что сделано, мы не имеем права не доделать; иначе много пропадет, что сделано.

Пусть «неделя» продлится, пусть длится до той поры, пока те же влиятельнейшие врачи-друзья не заявят нам с облегчением, что созданы «наши санатории», что Красный наш Крест не отошлет никого без помощи, что легче нам стало под выпавшим нам на долю Крестом нашим…

Еще раз вспомним, что русские мы люди, вспомним, что во многом грешны, многих хороших навыков у нас нет, – но должны быть! – но что, самое главное, у нас есть наш якорь, чудесное наше чувство – чуянье: своего добьемся, только бы хотеть и хотеть – и все устроится.

(Россия и славянство. 1929. 9 нояб. № 50. С. 2)

Мы накануне великой годовщины: 12 января, – памяти Мц. Св. Татианы, – исполнится в наступающем году 175 лет основания первого Российского Университета – Императорского Московского Университета. Не будем спорить, можно ли называть старейший Университет тем именем, которое приросло к нему за почти два столетия: это никак не изменит исторического названия, права на имя, данное при крещении; как нельзя истребить наименование Села – «Царским», а Эрмитажа – «Императорским». Это история, и она требует своего. [53]

Скоро мы будем вспоминать. И, вспоминая, чтить. Чтить великое прошлое: заслуги строителя просвещения, российского чудо-просвещения. Правда, 175 лет только, и то неполных, сорванных грязной рукой насильника. Не тысяча лет на нем, не столетия даже, как на его собратьях – европейцах. Но есть чем ему гордиться: десятки его питомцев вошли в европейскую науку, врезали в нее главы русские навсегда; создали русскую науку, в своеобразном русле. В свое время об этом скажется. Мало того: наш университет создал России просвещение. Высокая наша образованность, во всех проявлениях своих, в науках и в искусствах, в мощных полетах мысли, пошла от московского истока, выросла из корней московских, – от рассадника просвещения, украшенного священным словом, начертанным золотыми буквами:

«Свет Христов просвещает всех».

И об этом скажут: приведут и числа, и имена. И – дела.

Крестник Мученицы Св. Татианы ныне и сам в венце, в скорбном венце мучений. Содрано золотое слово, Святая Татиана изгнана, святой ее лик разбит, и Дух Истины отошел от Храма. Храм осквернен и мертв. И об этом скажут: настанет день.

Русское просвещение – под крестом. И там, в бедной России нашей, катакомбной, светится Свет Христов где-нибудь в тайниках, под страхом; не может не светиться: Свет истребить нельзя. И здесь, на чужой земле, в русском рассеянии, светитсярусский Свет, бережно пронесенный в бурях, как Свет от Света. И просвещение это, русское просвещение на чужбине, – воистину крест тяжелый.

Надо его нести. Во имя будущего России. Во имя священного завета – «Свет Христов просвещает всех». Во имя славного прошлого, во славу будущего, славнейшего. Во имя жизни, достойной жизни в других народах – нашей бессмертной родины, которая воскреснет преображенной Светом. Темной, грязной, дикой, нищей, страшной теперь России, забывшей имя свое, единственно, только Свет, великое просветление, может вернуть угасшее – лик достойный. Это мы знаем все. И крест российского просвещения все мы должны нести – и донести. Распятый на кресте наш Сеет – русское просвещение. Это – сказочная вода «живая».

Этот тяжелый крест выпал на долю молодежи нашей, в ряде других крестов. Помните: в ряде других крестов! Не слово это – «кресты»: совесть нам это скажет. Не место уже словам, давно все сказано. Надо понять, и – внять.

Новое поколение – мы, другие. Россия все продолжается и будет продолжаться. Не может не быть России, мы это знаем. Мы это чувствуем. России не быть не может: мы так хотим, и не хотеть не можем. Россия будет – страданием поколений, крестами поколений, будет! Разве не слышим голоса внутри нас? Разве все прошлое, кровь и муки, давние и теперь, тысячи тысяч мертвых, замученных, наших родных и близких, миллионы терзаемых доныне, – разве они – напрасны? разве они – пустое? Где же цветы могил? где самые могилы даже?.. Мы связаны порукой, страшной: найти, воссоздать Россию. Мы – наша молодежь. Ей мы вручаем наше. Ее готовим. Она – дойдет. С крестом под крестом, дойдет.