Александр Иванов суетится с кутьей, которую пристроил на соседней могиле, поминутно зажигает гаснущую на кутье свечку, вежливо шныряет в толпе, отбирает свечи, тушит, шепчется с регентом, гоняет старух, прыгает по могилам, мешает.

Стали отходить. Старик в митре слабо взмахнул на прощанье кадилом.

– Прикажете дрожки? – подскочил Александр Иванов.

Дядя Захар не ответил, подошел к бугорку, постоял… Покачал головой и пошел по могилам, не надевая картуза. Лил дождь. Грачи протяжно шумели в вершинах.

– И вы пожалте-с… помянуть покойника… в собственном доме-с на…

Александр Иванов уже вертелся возле приезжих в потертых пальто.

Они ничего не сказали и подошли к могиле.

В уходившей толпе я заметил знакомое, восковое лицо. Кажется, это была она…

Глухо катили кареты и пролетки, шли пешеходы.

Лихо, обгоняя всех и спеша поспеть раньше и встретить, прогремел на дрожках Александр Иванов с кутьей.

У нас опять все говорят шепотом, как когда-то давно, давно…

Вчера ночью в том доме были полицейские и жандармы, перерыли весь дом и даже комнатку бабки, чердак и чуланы, нашли какие-то «банки и трубки» и уехали только под утро.

– Уж это верно… – говорят у нас. – Вон он какой оказался… Ну, теперь понятно… Либо там с ним покончили, либо сам…

Я вижу, что у нас знают что-то. Я чувствовал это еще в день похорон, но теперь знаю и я. Так вот что!..

– К генерал-губернатору поехал с Петром Иванычем… А то теперь затаскают…

Петр Иваныч – очень богатый родственник, которого знают даже министры.

– Прямо выродок из семьи!.. Позор-то какой, Господи!.. Вот, вот… наказал-таки Бог… сыном наказал. Сколько народу слез от него пролило…

Все отодвинуто: говорят только о позоре и наказании. И я понемногу вслушиваюсь, ловлю и узнаю многое.

Я узнаю, что Алексей (его уже не называют Леня) был «у них в шайке, был нигилистом, безбожником и самым последним человеком». Он обирал дядю Захара для них, этих извергов, идущих против всего. Они вызвали его телеграммой приготовлять динамит, но его накрыла полиция, а он взял да и отравился «стрихином».

– Вот его и покрючило… Вот Бог-то как делает!..

Так вот оно что!.. Так он был… Мне вспомнились смутные страхи прошлого… Опять встала передо мной, но уже в более ясном виде, та неизвестная, но существующая сила, они, которых я когда-то боялся, которых боятся у нас. А я? Нет, мне уже не страшно теперь. Нет, теперь я хочу знать ее, эту силу, «врагов» иг… Он былuxl.И я не знал!.. Совсем рядом, близкий, родной, Леня… Я мог бы узнать от него все, обо всем… А теперь я не могу узнать и не знаю, от кого бы я мог узнать все. Зачем они и кто? Мне необходимо узнать все это: ведь с ними был Леня. Им я гордился, смотрел на него, как на самого умного и лучшего на нашем дворе, им хотел быть, когда подрасту.

Ему уступал даже дядя Захар. Почему же они страшны, если Леня был среди них?

И я почуял, что что-то не так, что у нас совсем ничего не знают о них и напрасно боятся.

– Теперь всех переберут, того и гляди…

Все газеты и книжки были собраны и проданы в железную лавку. Говорили, шептались, заглядывали в окна, ждали…

В том доме было тихо и жутко. Тетю Лизу увезли в Киев, к пещерам, а дядя Захар… Никто не знал, что делает в Ленином кабинетике дядя Захар, но скоро узнали.

– Запил!

На дворе беспорядок. Архип и Гришка забросили лошадей, напиваются с раннего утра и даже иногда не ночуют.

Александр Иванов – полный хозяин, грозит всех поставить на точку, что-то такое всем показать, рассчитать, но кучер и Гришка стоят друг за дружку горой и требуют за пять месяцев зажитого. По-прежнему мимо ворот плывут неизвестно куда груженные кирпичом подводы, и Александр Иванов теперь ловко нагревает руки, как говорит Трифоныч. Бабка Василиса свалилась, и какая-то кривая старушка продает молоко.

Да, все как будто остановилось, задумалось… Чувствуется, что в нашей ровной и безмятежной жизни пробита брешь; чувствуется, что жизнь нашего двора съехала с хорошо накатанной колеи и теперь пойдет… пойдет… В нее неумолимо и безвозвратно врезалось что-то, и она теперь будет ползти по швам, коробиться и распадаться.

Этот распад, как кажется мне теперь, начался уже давным-давно, когда дядя Захар купил себе к свадьбе цилиндр и брюки, когда стали нанимать молоденьких горничных в фартучках и крахмальных юбках, подписались на «листок», отдали Леню в реальное училище, праздновали медаль и «берлин» трубами и фейерверком, и Гришка нашел дорогу в «библитеку». Она незаметно менялась, наша жизнь, и вдруг получила удар, задумалась и покатилась…