Графиня почувствовала, что у нее кружится голова, и ухватилась за оконную раму, чтобы не упасть. Алис подошла к ней и сжала сильными ладонями ее талию:

– Мы тебя утомили. Иди, ложись.

– Просто кружится голова. Сейчас пройдет.

Карла закрыла глаза и тряхнула головой. Силы вернулись. Выглянув из окна, она увидела Антуанетту. С завязанными глазами девочка бегала среди других детей, пытаясь кого-нибудь поймать. Она смеялась. Похоже, Антуанетта сменила всю одежду, оставив только шапку с белым крестом. Теперь итальянка уже не чувствовала себя виноватой за то, что не вспоминала о ней весь день.

Праздник был в самом разгаре. Во дворе собралось человек семьдесят. Они бродили вокруг остатков свиньи, подвешенной над углями в облицованной кирпичами яме. Рядом горели другие костры. На освещенных лампами столах лежал хлеб и блюда с бобами, рисом и рубцом. Открыли бочку вина из запасов д’Обре. На земле сверкали лужи – видимо, прошел дождь. Через толпу к дому пробивалась массивная фигура. Мужчина поднял голову, увидел Карлу и остановился под окном. Это был Пепин. Мокрый от пота, задыхающийся. И напуганный.

– Гриманд здесь? – спросил он.

Графиня не хотела, чтобы Пепин увидел Ампаро. У нее снова подогнулись колени, но на этот раз не от слабости. Она так ждала появления Матиаса! Алис тоже выглянула в окно:

– Что тебе нужно?

– Где Гриманд? – повторил свой вопрос Пепин.

– Он занят. Ест свинину.

– Можно мне войти, мадам?

– Только посмей. Ты знаешь правила.

– Беда, мадам.

– Неси ее в другое место.

– Не могу. Она идет сюда.

– Жди внизу.

Старуха отошла от окна. Лицо ее было серым.

– Плохие люди идут, – сказала Эстель.

Эту фразу произносил Алтан Савас. Карла и Алис повернулись к девочке.

– Кристьен говорил о гвардейцах и Воинах Христа. – От дочери Гриманда исходила та же ярость, что и утром в спальне итальянки. – Им нужен Гриманд. И вы, Карла.

– Эстель, – сказала Алис. – Спустись и запри дверь на засов. Там есть не только верхний засов, но и нижний. И брус поперек двери. Справишься?

Девочка выбежала из комнаты, отбросив за спину мокрые рыжие волосы.

– И еще закрой окна и ставни! – крикнула ей вслед хозяйка.

Затем Алис оперлась на кровать, нагнулась, достала оловянный ночной горшок, после чего подошла с ним к окну, вылила наружу его содержимое и постучала пустым сосудом по подоконнику. Звук от него был как от гонга.

– Кокейн! Кокейн! – крикнула старуха. – Слушай свою мать!

Это был голос пожилой женщины, истощенной временем и судьбой, но исполненный такой внутренней силы, что у Карлы похолодело внутри. Голос Алис отражался от стен Двора и обрушивался на головы пирующих, словно проклятие одержимой дьяволом женщины. И старуха дорого за это заплатила. Она выронила горшок и, тяжело дыша, обеими руками уперлась в подоконник. Голова ее опустилась на грудь. Итальянка погладила ее по спине, а Ампаро при этом заморгала и посмотрела на мать. Алис снова выпрямилась. Теперь во дворе стало тихо: слышалось только потрескивание костров.

– Вы слышите их? Тех, кто нас ненавидит? Тех, кто всегда нас ненавидел? – спросила старуха.

Карла прислушалась. До нее донесся приглушенный звук шагов идущего ускоренным маршем отряда.

– Черепица, дети мои! Черепица! Судный день настал! – крикнула пожилая женщина. – Черепица…

Она снова обмякла, обессиленная, а толпа во дворе пришла в движение. Снова послышались голоса: испуганные, растерянные, яростные… От толпы отделились юноши и побежали к дверям домов.

Карла перехватила Ампаро в левую руку, наклонилась, уперлась правым плечом в подмышку Алис и обняла ее. Потом она подтащила старуху к стулу, усадила на него, налила вина и вложила чашку ей в руку, после чего вернулась к окну.

Участники пира, оставшиеся без предводителя, пребывали в нерешительности. Темнота была почти полной, и пламя костров лишь сгущало тени. Итальянка не видела ни Пепина, ни Антуанетту. Гуго что-то крикнул нескольким парням, и они вместе с ним побежали к двери.

Внезапно весь двор осветился вспышками мушкетного залпа. Карла вздрогнула. Клубы порохового дыма окутали толпу, и раненые стали падать на руки товарищей или прямо в лужи. Двор охватила паника, и люди бросились врассыпную, к дверям и переулкам. Мушкетеры – шестеро? Нет, целых восемь! – бегом выстроились в две шеренги, вдоль южной и западной стороны двора, и начали перезаряжать оружие. Каждого из них защищал ополченец с пикой. За ними хлынула разъяренная орда горожан, выкрикивающих имя святого Иакова. У них были красно-белые повязки на рукавах, стальные шлемы, мечи, топоры и копья. Ополченцы набросились на сгрудившихся у дверей жителей Кокейна, кололи и рубили всех подряд, взрослых и детей.

Карла увидела несколько человек на крышах в южной части двора. Они стояли и смотрели, встревоженные массовым убийством.

Ампаро заплакала, и мать прижала ее к себе.

В темной щели переулка появился Гриманд – его громадную фигуру нельзя было не узнать. Подкравшись сзади, он перерезал горло одному мушкетеру и его охраннику – оба умерли, не успев ничего понять. Потом король воров подбежал к огню и вскинул вверх руки, в каждой из которых был окровавленный нож.

– Черепица! Сражайтесь за свои души! За Кокейн! – закричал он.