– Я вернусь, чтобы обо всем окончательно договориться и посмотреть гроб, – сказал он отцу Филиппу и направился к двери.

– Вы еще не получили благословения, брат Матиас.

– Просто позаботьтесь о том, чтобы мне понравился гроб.

– А мои очки?

Юсти с Грегуаром соорудили для наполовину лысой дворняги ошейник из золотой цепочки и были чрезвычайно довольны собой. Собака бежала между передних копыт Клементины, словно маленький предводитель их группы, и такое положение, похоже, устраивало обоих животных. Часовой, вскочивший, чтобы опустить цепь, изумленно смотрел на пса, словно его странная внешность служила еще одним подтверждением безумия Тангейзера.

Позади цепи на площади с виселицами количество вооруженных людей увеличилось. Прибавилось и флагов, вяло колыхавшихся во влажном утреннем воздухе. Волынщик наигрывал веселую мелодию.

– Мое почтение, сударь! – крикнул Матиасу часовой. – Вы знаете, что под вашей лошадью прячется дворняжка?

Рыцарь кинул ему монетку. Часовой поймал ее, но тут же выронил. Присев на корточки и склонив голову, он принялся искать потерю в грязи, но собака, на которую он с опаской поглядывал, мешала ему сосредоточиться.

– В этой собаке есть что-то дьявольское, сударь, – заявил охранник. – У нее дурной глаз.

Грегуар заметил монетку, поднял ее и протянул часовому. Тот улыбнулся, но при виде раздвоенной губы мальчика его улыбка сменилась гримасой. Он взял монетку и, не поблагодарив, попятился. Слуга госпитальера остался невозмутимым.

– Узнай, как зовут этого болвана, – сказал Тангейзер Юсти.

– Я его знаю, это Эрви, штукатур, – прошептал в ответ мальчик.

– Эрви, – обратился к часовому Тангейзер. – Преподобный Ла Фосс сказал мне, что милиции поручено поддерживать мир и спокойствие в городе.

– Да, таков наш долг, сударь. Мир и спокойствие должны сохраняться любой ценой. Мятежники будут сурово наказаны.

– Он сказал, городские власти поручили вам защищать всех жителей города из числа гугенотов.

Штукатур начал тереть монетку о свою одежду.

– Милиция получает приказы только от короля, – ответил он.

– Я видел его величество меньше трех часов назад, в Лувре, во время сурового наказания, которому мы подвергли мятежников при помощи наших мечей.

– Да благословит Господь его величество, наконец увидевшего свет! И вас тоже, сударь.

– Я пытаюсь понять смысл распоряжений городского Совета. Священника неправильно информировали?

– Высокие чины в магистрате думают, что управляют Парижем, – для них это значит набивать свои карманы золотом, – объяснил Эрви. – Чьим золотом? Конечно, гугенотов. Взятками от гугенотов. Налогами и податями с гугенотов. Вот почему Совет их защищает. А на самом деле это наше золото, выжатое и выманенное обманом и украденное у честных ремесленников вроде меня, потому что когда дело доходит до вымогательства денег, хуже гугенотов только евреи. А что касается вашего вопроса, сударь, то все делается строго по закону – только король имеет право призвать милицию в случае угрозы для общества, ipso facto. Мы же отвечаем на его призыв со всей должной храбростью и честью, рискуем своими жизнями и не берем ни соля за исполнение своего гражданского долга.

Часовой перевел дух и указал большим пальцем себе за спину, на толпу на Гревской площади:

– Сами видите, что король действительно призвал нас, разве не так? Мы верим ему, а он верит нам. А что до священных обязанностей, которые нам надлежит исполнить, то, насколько мне известно, желания короля яснее ясного.

Иоаннит вспомнил слова Гиза, которые тот выкрикнул на Рю-да-Бетизи, уезжая от трупа Колиньи.

– Это приказ короля, – повторил Матиас ту фразу вслух.

– Вы правы, сударь, это приказ короля, – кивнул Эрви. – Убить их всех.

Вспомнил рыцарь и о том, что таков был смысл его совета Рецу.

– Убить их всех, – с облегчением повторил штукатур, имитируя, как ему казалось, королевскую интонацию. – Никого не оставить в живых, чтобы они уже не могли плевать на могилы наших матерей, насиловать наших жен, перерезать горло нашим любимым детям. – Он улыбнулся беззубым ртом.

Тангейзер едва сдержал желание пнуть его.

– Я лишь повторил его слова, сударь, – сказал Эрви. – Вам известно больше, чем мне.

– Ты знаешь, что адмирал Колиньи и его капитаны мертвы? – спросил госпитальер.

– Я удивляюсь, что вы не слышали наших радостных криков, сударь, когда нам сообщили эту весть. Мы все прекрасно знаем: Колиньи и провинциалы – это очень хорошее начало, но капитан Крюс сказал: «Парни! Остальные – наша забота».

– Остальные?

– Остальные гугеноты, сударь. Я вижу, сударь, вы не местный. Позвольте вам рассказать, что их тут больше, чем вы можете вообразить. Тысячи и тысячи. Любой житель Парижа спит не дальше шести футов от проститутки или крысы, но гугенотов в нашем несчастном городе больше, чем шлюх.