Главнокомандующий сухопутных войск генерал Вальтер фон Браухич и его начальник штаба генерал Франц Гальдер были категорически против. Они понимали, что, если ослабить натиск, союзники попытаются ретироваться через Ла-Манш. Ночью 23 мая фон Браухич и Гальдер передали командование танковыми дивизиями армии группы «Б», замыкавшей кольцо на северо-востоке. Гитлер узнал об этом только на следующее утро, когда посетил Рундштедта в его штабе в Шарлевиль-Мезьере.

Фон Браухич и Гальдер приняли правильное решение, но сделали это без ведома фюрера. Гитлер не мог допустить, чтобы командующие действовали по своей инициативе, как их учили в соответствии с принципами «тактики поручений». Теперь, когда победа была практически в кармане, фюрер во что бы то ни стало, стремился дать понять, что кампанию выиграли не генералы, а лично он. Поскольку сухопутная армия была единственной силой в Германии, способной сместить его, вся слава после победы на Западном фронте должна была достаться одному лишь фюреру. Поэтому он немедленно отменил приказ о передаче командования танковыми дивизиями и уполномочил Рундштедта отдать приказ о приостановке продвижения танков.

Именно этот знаменитый приказ дал союзникам необходимую передышку, чтобы успеть эвакуировать 338 226 британских, французских и бельгийских солдат. Ни одно другое решение, принятое в ходе Второй мировой войны, не вызывало такого бурного протеста среди немецких генералов, как этот приказ о приостановке продвижения танков в Дюнкерке. Браухич несколько раз просил Гитлера отменить приказ – но безуспешно. Фюрер втайне радовался унижению главнокомандующего сухопутных войск, который, по его собственным словам, чувствовал себя «припертым к стенке».

Когда серьезность допущенной им ошибки стала очевидна, Гитлер заявил, что он намеренно пощадил британцев, чтобы продемонстрировать, что не желает воевать с ними. Тем не менее, его истинные мотивы были совершенно иными. Решение Гитлера придержать продвижение танковых войск не имело ничего общего с великодушием по отношению к Британии и еще меньше со стратегическими соображениями. Как недавно доказала современная историческая наука, его главной целью было поставить на место командование сухопутных войск [69] .

Вместо сухопутных войск задание закончить окружение сил союзников было дано ВВС Геринга. Гитлер также хотел дать отрядам СС Гиммлера достаточно времени на то, чтобы дойти до Дюнкерка и присоединиться к боевым действиям. Заставив армию разделить победу с люфтваффе и СС, Гитлер мог быть уверен, что основная слава достанется ему самому.

Люфтваффе потерпели позорное поражение. Когда Дюнкерк был наконец взят, значительная часть войск союзников в безопасности была переправлена через Ла-Манш, чтобы сразиться в следующий раз. Тем не менее фюрер выиграл довольно бессмысленную битву с верховным командованием сухопутных войск.

Эта была только первая из множества серьезных ошибок Гитлера в ходе войны. Его стремление расширить и защитить свою власть, даже ценой военных решений, помогло подготовить почву для его окончательного поражения. Адъютант Гитлера, майор Герхард Энгель, впоследствии объяснял: «Некоторые решения Гитлера не имели ничего общего с военной логикой. Они принимались, только чтобы продемонстрировать главнокомандующему, что командует армией Гитлер и больше никто» [70] .

Трудно понять, как новый британский соперник Гитлера, Уинстон Черчилль, мог бы отказаться искать мира с нацистами, если бы британские экспедиционные войска в полном составе оказались захвачены в Дюнкерке. На деле Черчилль обратил успешное спасение армии союзников в воодушевляющий триумф в крайне тяжелых обстоятельствах. Черчилль справедливо полагал, что, возможно, именно Гитлер и нацисты привели его на Даунинг-стрит в мае 1940 г., и чтобы остаться там надолго, ему необходимо было придумать совершенно новый вид лидерства, – которое фактически отрицало логику и обращалось скорее к сердцу, нежели к разуму. Хотя Черчилль должен был сказать британскому народу, что эта война может быть выиграна, сам он не имел ни малейшего представления о том, как это можно сделать. В цикле речей, призванных поднять моральный дух британцев, он высказал целый ряд идей о том, как можно выиграть войну, и каждая новая была невероятней предыдущей.

Он умолял народ – как может умолять только выдающийся лидер и только в самый ответственный момент – руководствоваться чувствами, а не расчетом. Если бы время показало, что он ошибся, ему пришлось бы столкнуться с народным гневом. В своей первой речи, которую он произнес как премьер-министр в Палате общин 13 мая 1940 г., Черчилль с обезоруживающей искренностью признался, что ему нечего предложить «кроме крови, тяжелого труда, слез и пота». Но затем он предложил нечто гораздо большее, когда в завершение речи сказал: «Вы спросите, какова наша цель? Я могу ответить одним словом: победа, победа любой ценой, победа, несмотря на весь ужас, победа, каким бы долгим и трудным ни был путь; потому что без победы не будет жизни».

К тому времени, когда через шесть дней он вновь выступал с речью, немцы прорвали цепь французских укреплений к северу от «линии Мажино», и в интересах британского народа следовало поддерживать его уверенность в победе до тех, пор пока не удастся придумать, как же именно этого добиться. Черчилль поддержал веру во французскую армию, сказав: «Мы можем с уверенностью ожидать стабилизации французского фронта и всеобщей активности народных масс, которая даст солдатам Франции и Британии мощь, с лихвой перекрывающую силу врага. Что касается меня, у меня есть непоколебимая уверенность во французской армии и ее лидерах».