— Мне очень жаль, но ведь ты же сам сказал, что я могу взять с собой все что захочу.

— Точно. Но я не думал про жратву для детеныша слона.

— Все равно сейчас уже ничего не поделаешь. Мы уже в пути. Никто не хочет кусочек шоколадки?

— Засунь свою шоколадку себе в задницу.

— Значит, ты шоколадки не хочешь?

— Да нет, знаешь ли, как-то нет аппетита.

В этот момент прорезался голос маленького Флориана, которого все называют девчонкой.

— Не хочу выводить вас из себя, но где, черт возьми, мы сегодня переночуем?

— Что-нибудь подвернется, — отвечает Янош, — Мюнхен большой. Кто-нибудь уже наложил в штаны?

— Я не наложил, — говорит тонкий Феликс.

— Я тоже нет, — вторит Флориан. — Ну разве что немного страшновато. Но это ведь пройдет, как ты думаешь? В смысле, с нами ведь не может случиться ничего дурного?

— Все будет нормально. У нас все получится.

— Нормально? — повторяет толстый Феликс. — Все будет нормально? Да никогда ничего не будет нормально. Я уже два года занимаюсь вместе с вами этим дерьмом. А ведь мне все еще страшно. Иногда сам себя спрашиваю, на кой ляд опять впутался, а все равно впутываюсь.

— Да потому что тебе самому это нужно, — объясняет Янош, — это нужно нам всем. Мы молоды. Это нужно даже Трою.

— Ну уж нет, — говорит Шарик, — мне это на фиг не нужно. И Трою тоже. Разве тебе это нужно?

— Конечно нужно, — отзывается Трой.

Он идет совсем сзади. Медленно вышагивает вниз по склону. Я иду рядом с ним. Дорожка достаточно широка даже для машины. Она ведет к замку, лихо закручивая повороты. Вокруг сплошные деревья. Все в зелени. Очень красиво. Сквозь листву пробивается солнечный свет. На земле лежат легкие тени. Янош и все остальные идут как раз по ним. Я размышляю.

Как много раз меня везли по этой дорожке? В стареньком «рено» моего отца. Как часто я плакал? Говорил, что не хочу здесь оставаться. Что здесь очень плохо. Что я больше не могу. Мой отец всегда начинал сердиться. Говорил, что я должен взять себя в руки. Что такова жизнь. Что он не может ничего изменить. Каждому приходится пробиваться. Всё просто. А потом он сдавал меня вместе с чемоданом и зеленой дорожной сумкой. В боковом кармане два диска. «Роллинг стоунз». Отец говорил, что они мне помогут. В них, мол, скрыта энергия. Воля. Понятия не имею. Мне кажется, что все это отстой. Однажды я стоял на парковке Нойзеелена и плакал минут пять. А потом пошел наверх. В комнату. К Яношу. В принципе, ему никогда не удавалось меня успокоить. И все равно он был здесь. Курил со мной. Говорил о жизни. Осуждал. Мне было приятно, что я снова с ним. Янош как скала. Об этом знают все. Это известно даже толстому Феликсу. Хотя он и не признается. Флориан говорит, что такая вот скала обязательно нужна в жизни. Она не позволяет свернуть с правильного пути. С ней ничего не страшно. Мне кажется, что он прав. А ведь он даже не очень высокий. И не сильный. Он просто Янош. И этого достаточно.

— Видишь, Шарик, тебе это нужно! — говорит Янош и звонко хохочет. — Без этого тебе никак нельзя! Если уж Трою это нужно, то что же говорить про тебя!

— Чушь, — возражает толстый Феликс, — никому вы не нужны. В смысле — мы. Зачем мы вообще? На свете бы ничего не изменилось, если бы нас не было.

— А я так не думаю, — вмешивается тонкий Феликс, — ведь есть же причина, почему мы существуем.

— Какая же?

— Ну, я и сам не знаю. Наверное, дело в том, что мы имеем право всё видеть.

— Имеем право всё видеть? — спрашивает Янош. — Мы что, только зрители? Лохи-зрители?

— Мы все только зрители, — отвечает Феликс, — всем нам найдется местечко на кладбище. И мы больше никого не заинтересуем.

— Неужели всё так плохо? — спрашивает Шарик. — А может быть, я прославлюсь. И когда умру, все будут плакать. Как из-за леди Дианы.

— Нашел с чем сравнивать. Леди Диана всегда была леди Дианой. И всегда будет леди Дианой. Ее запомнят все. А вот про нас не вспомнит никто. Такова жизнь. Мы всего-навсего воспитанники интерната. Кто о таких думает!

— Это же ужасно! — говорит Шарик. — Мы ведь живем, мы что-то двигаем.

— Точно. Сейчас мы двинули из интерната, — поясняет Флориан.

— Может быть, нас уже ищут.

— Нет, они еще едят, — отвечает Янош.

— Подождите-ка, парни, — говорит Шарик, — получается, что мы можем жить, не зная для чего.

— Господи, я думаю, что всё очень просто, — возражает Янош. — Мы все время что-нибудь делаем, и сами не знаем для чего. Вот сейчас, например. Не обмочи штаны! Может быть, это и неплохо, что о нас никто не заботится. Да и к тому же мы сами наверняка будем помнить.

— О чем помнить?

— Ну, про нас.

— Про нас?

— Да. Про нас. Я принимаю решение, что буду вас помнить. И все те безумства, которые мы вытворяли. Таким образом, мы сможем жить дальше. Сам не знаю как, но это будет.

— Ты уверен?

— На все сто. А вы разве не будете вспоминать?

— Ну вот, здрасьте, конечно буду, — отвечает Флориан, которого все называют девчонкой.

— И я тоже, — встревает тонкий Феликс.

— А ты, Шарик, что, не будешь?