Последняя весть нас очень обрадовала. Нами пока никто не руководил, отряд оставался как бы беспризорным. И вот теперь мы решили перегнать самолеты в Бессарабию к Уборевичу, весь личный состав отправить туда же походным порядком. Помню, на рассвете мы направились к своему аэродрому. Подошли и ахнули: его уже захватили офицеры-белогвардейцы и румынские войска. Завязался бой, но силы оказались слишком неравными, и нам пришлось отступать в Бессарабию.

Мы захватили транспортные средства и все ценное авиатехническое имущество, но возникло опасение, сумеем ли уберечь все это от преследовавших нас белых. Подошли к реке Прут. Мосты взорваны, никаких переправочных средств нет, а белогвардейцы все больше наседают, прижимают нас к реке, чтобы окружить и уничтожить. Стали мы совещаться: что делать? И решили организовать оборону, биться до последней возможности, используя все, чем располагали, вплоть до авиационных бомб, а тем временем из ящиков и пустых бочек сколотить два плота, посадить на них двух мотоциклистов, наказав им разыскать Уборевича и просить его помощи.

В сумерки мотоциклисты отчалили, а мы до утра кое как отбивались от врага. Но вот подходят к концу патроны, падают один за другим красные бойцы, отряд тает. Ясно стало, что к концу дня от него ничего не останется.

И вдруг в центре расположения врага, в его тылу, загремели разрывы снарядов. Мы поняли, что это помощь от Уборевича. Радость была неописуемая.

А потом к левому берегу Прута подошел посланный Уборевичем небольшой красногвардейский отряд с двумя полевыми орудиями и переправочными средствами. Красногвардейцы быстро навели переправу, помогли нам отбиться от противника и уйти в Бессарабию.

Доставленное нами авиационное имущество очень пригодилось. Оно пошло на вооружение первого на юге красного авиационного отряда. Нас направили в Одессу. Там красногвардейцы-железнодорожники дали нам хорошие по тому времени самолеты «Сопвич», отбитые у белогвардейцев. И наш 1-й Красногвардейский железнодорожный авиаотряд в составе Одесского гарнизона вступил в борьбу с белогвардейцами генерала Щербачева, которые при поддержке боярской Румынии рвались к Одессе. Но прорваться к Одессе им так и не удалось, только отдельные контрреволюционные отряды в обход Одессы прошли на Дон. Одесский гарнизон, может быть, и не устоял бы перед этим натиском, если бы ему не помогли отряды Уборевича, состоявшие в основном из революционных солдат Румынского фронта.

Но вот в феврале 1918 года на советский юг хлынули полчища австро-германских оккупантов. Они вклинились в стык между красными бессарабскими и одесскими войсками, ударили в тыл отрядам Уборевича. Мы потеряли с ними связь. Интервенты подошли к Одессе и завязали бои на окраинах города. Нашему отряду было приказано эвакуироваться. Летный эшелон отправился в Харьков, а наземный стал отходить на Николаев, Херсон и Александровск. Мы подходили к Александровску, а его уже захватили немцы, они завладели и всеми переправами через Днепр. Мы оказались в окружении и вынуждены были разбиться на мелкие группы и перейти на положение партизан.

С небольшой группой я пробивался к Бессарабии в надежде разыскать отряды Уборевича, но их следов найти не удалось. В 20 километрах от Тирасполя, в местечке Плоское, мы влились в Плосковский отряд южно-советской армии. В этот отряд влилась довольно большая группа бойцов из отрядов Уборевича, воевавших в Бессарабии. От них мы узнали, что революционные солдаты под командованием Уборевича сражались исключительно храбро, но были окружены немцами со всех сторон. Интервенты потребовали, чтобы они сдались в плен. Уборевич отказался от всяких условий капитуляции и решил продолжать борьбу в окружении. В бою он был тяжело ранен и потерял сознание, немцы скрутили ему руки.

Бойцы с большим уважением отзывались о своем командире и очень печалились о его участи, полагая, что немцы его не пощадят. Мы так и думали, что Уборевич в плену погиб.

В начале 1920 года, окончив Московскую школу летчиков- истребителей, я был направлен в 21-й отряд 12-й армии Юго-Западного фронта. За отличие в боях с белополяками - на моем счету был не один десяток успешных боевых вылетов - я был награжден орденом Красного Знамени.

Для вручения награды меня вызвали в Харьков, в штаб фронта. Там я услышал о командующем 14-й армией Уборевиче, который был награжден почетным золотым оружием за доблестное командование 9-й армией на Кавказе. Подумал сначала, что это однофамилец Иеронима Петровича, но оказалось, что это он самый, а из плена ему удалось бежать. Я загорелся желанием познакомиться с человеком, с которым так тесно связана была судьба нашего отряда в Бессарабии и которого мне тогда не привелось даже увидеть.

Я удивился, когда увидел совсем молодого человека среднего роста, скромного, с задумчивыми глазами. Ему не минуло тогда и двадцати четырех лет! Поразила его не по годам серьезность и какая-то внутренняя собранность. Выслушав слова горячей благодарности за помощь, оказанную им при переправе нашего отряда из Румынии, командарм рассказал, как тяжело было бороться с белогвардейцами и интервентами в отрыве от своих войск, сколько хороших людей погибло в этой борьбе, как жестоко расправились враги с пленными бойцами.

Иероним Петрович расспросил меня о судьбе нашего отряда, о плосковских красногвардейцах, а потом задал такую уйму вопросов о работе авиации 12-й армии, что я удивился: зачем это ему, общевойсковому командиру? Он дознавался о качествах различных машин, их вооружении, о дальности, высоте и скорости полетов, о работе навигационных приборов, зрительной памяти летчика, об условиях полетов ночью и в тумане, о боевых приемах авиаторов. Когда же я упомянул, что мне приходилось держать по воздуху связь между 12-й и 1-й Конной армиями и садиться в тылу противника, Уборевич с досадой спросил: Почему было не установить такую связь между Одесским гарнизоном и нашей Бессарабской группой? Я чистосердечно признался, что в то время не был летчиком и плохо представлял себе боевые возможности авиации, да и все мы тогда не имели в этом никакого опыта.