— Как мы… — вспомнила она и сморщилась, будто от ожога. Её жгли воспоминания.

Олег испугался, что она назовёт вещи своими именами. Но она не назвала.

— С крупицами гениальности? — насмешливо подсказал Олег.

— Ты весь гениальный. От начала до конца. Ты себе цены не знаешь, да тебе и нет цены. Твоя мать — счастливая женщина. Хорошего сына вырастила. Я бы мечтала, чтобы у меня был такой…

Немецкий философ считал, что женщины бывают двух видов: матери и проститутки. Это совершенно разные психологические структуры с разным набором ценностей.

Петракова каким-то образом смешивала в себе одно с другим. Вернее, одну с другой. И Олега тоже видела в двух ипостасях: и сыном, и любовником.

— Пойдём ко мне в кабинет, — позвала Петракова.

— Нет-нет… — торопливо отказался Олег.

— Боишься?

— Чего мне бояться?

— А если не боишься, пошли, — подловила она.

Пришлось идти за ней в кабинет.

В кабинете она достала из холодильника бутылку виски. Стаканы. Разлила.

— За Мишу и Сашу.

Так звали близнецов.

Олег почувствовал, как устал. Четыре часа на «ногах. Высочайшее нервное напряжение. Он гудел, как высоковольтный столб.

Выпил. Послушал себя. Напряжение не проходило.

Петракова села рядом. Хорошо, что не на колени.

— Поедем ко мне, — спокойно позвала она.

— Я не поеду. — Олег твёрдо посмотрел ей в лицо. — Не надо.

— Почему? — Она сняла очки, обнажая большие удивлённые глаза. — Тебе же не надо на мне жениться. Я замужем. Тебе не надо тратить на меня время. Я занятой человек. Не надо тратить деньги. Они у меня есть.

— Что же остаётся? — спросил Олег.

— Ну… немножко тела. Немножко души. Чуть-чуть…

— Я так не могу. Немножко тут, немножко там… Смотреть на часы, торопиться, врать. Ты же первая меня возненавидишь. И я себя возненавижу.

— Хочешь, я брошу мужа?

Олег внимательно посмотрел в её глаза. Там стояло детское бесстрашие. С этим же детским бесстрашием он прыгал на спор с крыши сарая.

— Нет. Не хочу, — ответил Олег. — Я не могу изменить свою жизнь.

— ПОЧЕМУ?

В её вопросе было непонимание до самого дна. Им так хорошо вместе: общее дело, полноценная страсть. Как можно этого не хотеть?

— Моя жена больна. Она парализована..

— Но ты-то не парализован Ты что, собираешься теперь на бантик завязать?

Олег не сразу понял, что она имеет в виду. Потом понял. Налил виски.

— Она подставила за меня свою жизнь. Она ангел…

— Что за мистика? — Петракова пожала плечами. — В Москве каждый день восемнадцать несчастных дорожных случаев. Один из восемнадцати, и больше ничего Олег смотрел в пол, вспомнил тот недалёкий, теперь уже далёкий день. «Рафик» шёл по прямой. У него было преимущество. Шофёр — их шофёр, милый парень — не пропустил. Нарушил правила движения. Создал аварийную ситуацию. Вот и все. И больше ничего.

— Я не буду, Юля. — Он впервые назвал её по имени. — Я не могу и не буду.

— Просто я старая для тебя. Тебе двадцать восемь, а мне тридцать восемь. В этом дело.

Петракова опустила голову. Он увидел, что она плачет — победная Петракова — хирург от Бога, женщина от Бога — плачет. Из-за кого…

Олег растерялся.

— Это не так. Ты же знаешь, — в нем все заметалось от противоположных чувств, — ты мне… нравишься. Я просто боюсь в тебе завязнуть. Я не могу…

Петракова вытерла лицо рукой, будто умылась. Посидела какое-то время, возвращаясь в себя. Вернулась.

Сказала спокойно и трезво:

— Ладно. Пусть будет так, как ты хочешь. Не будем начинать.

Между ними пролегла заполненная до краёв тишина.

— Если бы ты пошёл за мной… — она споткнулась, подыскивая слова, — пошёл за мной в страну любви… Это такая вспышка счастья, потом такая чернота невозможности. Так вот, если эту вспышку наложить на эту черноту — получится в среднем серый цвет. А сейчас… Посмотри за окно: серый день. То на то и выходит. Остаёмся при своих.

Выпьем за это.

За окном действительно стелился серый день.

Они расстались при своих. Олег поехал на дачу.

На веранде сидели Грановские и Беладонна.

— Олег знал, что Грановские вернулись из Америки.

— Ну как там, в Америке? — вежливо спросил Олег, подсаживаясь. На самом деле ему это было совершенно неинтересно. На самом деле он думал о Петраковой. Хотелось не забывать, а помнить. Каждое слово, каждый взгляд, каждый звук — и между звуками. И между словами. Когда с ней общаешься — все имеет значение. Совершенно другое общение. Как будто действительно попадаешь в другую страну. Что ему Америка. Можно поехать в Америку и никуда не попасть.