Шрифт:
— Там скучно. Здесь — противно, — ответил Грановский.
— Они едут в Израиль, — похвастала Анна.
— А вы там не останетесь? — впрямую спросил Олег.
— Меня не возьмут. Я для них русский. У меня русская мать. Евреи определяют национальность по матери.
— Там русский, а здесь еврей, — заметила Лида. — Тоже не подходит.
— Да. Сейчас взлёт национального самосознания, — подтвердила Беладонна.
— Гордиться тем, что ты русский, это все равно как гордиться тем, что ты родился во вторник, — сказал Олег. — Какая твоя личная в этом заслуга?
Все на него посмотрели.
— Вот вы работаете в русской науке, продвигаете её, значит, вы русский. А некто Прохоров нанял за пять тысяч убить человека. Он не русский. И никто. И вообще не человек.
— Не надо все валить в одну кучу, — остановила Беладонна. — Русские — великая нация.
— А китайцы — не великая?
Олег поднялся из-за стола и ушёл.
— Что это с ним? — спросил Грановский.
— Устал человек, — сказала Лида.
Все замолчали У Анны навернулись слезы на глаза.
Её сын устал. И в самом деле: что у него за жизнь…
Молчали минуту, а может, две. Каждый думал о своём. Грановский — о науке. Где её двигать, эту самую русскую науку.
Может, в Америке? В Америке сейчас спокойнее и деньги другие. Но здесь он — Велуч, великий учёный. А там — один из… Там он затеряется, как пуговица в коробке. Грановский мог существовать только вместе со своими амбициями.
Лида думала о том, что если Грановскому дадут в Америке место — она не поедет. И ему придётся выбирать между наукой и женой. И неизвестно, что он выберет.
Если дадут очень высокую цену, то и она войдёт в эту стоимость…
Беладонна прикидывала: как бы Ленчика вернуть обратно в семью. Пока ничего не получается. Глотнув свободы, Ленчик воспарил, и теперь его не приземлишь обратно.
Анна вдруг подумала, что не говорить и не делать плохо — это, в сущности, Христовы заповеди, те самые: не убий, не пожелай жены ближнего… Интересное дело.
Все уже было. И опять вернулось. Значит, все было. ВСЕ.
Олег сел возле Ирочки на пол.
Собака покосилась и не подползла. Что-то чувствовала.
Он все сделал правильно. Не пошёл за Петраковой в страну любви. Сохранил чистоту и определённость своей жизни. Но в мире чего-то не случилось: не образовалось на небе перламутровое облачко. Не родился ещё один ребёнок. Не упало вывороченное с корнем дерево. Не дохнуло горячим дыханием жизни.
Ирочка лежала за его спиной, как прямая между двумя точками: А и Б. Она всегда была ОБЫКНОВЕННАЯ.
Он за это её любил. Девочка из Ставрополя, им увиденная и открытая. Но сейчас её обычность дошла до абсолюта и графически выражалась как прямая между двумя точками. И больше ничего.
Петракова — многогранник с бесчисленными пересечениями. Она была сложна. Он любил её за сложность.
Она позвала его в страну любви. Разве это не награда — любовь ТАКОЙ женщины. А он не принял. Ущербный человек.
Олег поднялся, взял куртку и сумку.
Вышел из дома.
— Ты куда? — крикнула Анна.
— Мне завтра рано в больницу! — отозвался Олег.
— Мы тебя захватим! — с готовностью предложила Лида.
— Нет. Я хочу пройтись.
Олег вышел за калитку. Чуть в стороне стояла серебристая «девятка», номера 17-40.
«Без двадцати шесть», — подумал Олег и замер как соляной столб. Это была машина Петраковой.
Олег подошёл. Она открыла дверь. Он сел рядом. Все это молча, мрачно, не говоря ни слова. Они куда-то ехали, сворачивали по бездорожью, машину качало. Уткнулись в сосны.
Юлия бросила руль. Он её обнял. Она вздрагивала под его руками, как будто её прошили очередью из автомата.
В конце ноября выпал первый снег.
Ирочка уже ходила по квартире, но ещё не разговаривала, и казалось, видит вокруг себя другое, чем все.
Олег приходил домой все реже. Много работал. Ночные дежурства. А когда бывал дома — звонила заведующая отделением Петракова и вызывала на работу. Как будто нет других сотрудников.
Однажды Анна не выдержала и сказала:
— А вы поставьте себя на место его жены.
На что Петракова удивилась и ответила:
— Зачем? Я не хочу ни на чьё место. Мне и на своём хорошо.
Вот и поговори с такой. Глубоководная акула. Если она заглотнёт Олега, Анна увидит только его каблуки.