Наконец, предательство Поллукса — а это называлось именно так — было вызвано еще тем, что все его в известной мере допустимые и подчас весьма изобретательные проявления твердости, хитрости и способности убеждать, к которым Кастор прибегал в интересах государства, становились совершенно недопустимыми, если ставились на службу интересам лично Кастора. А он все чаще смешивал их.

Поллукс считал, что Кастор вряд ли получит продление своего мандата на очередных выборах. Зато шансы кандидата их же партии, если Кастор согласится ему помочь, могли стать более предпочтительными. Попробовав однажды высказать ему это, как того требовал долг, Поллукс услышал такое, чего прежде никогда не слышал.

Разумеется, он не хотел, чтобы пресловутое письмо было предано гласности. Но если предположить возможность огласки, какое мнение составят французы о Касторе? Весьма привередливые всякий раз, когда речь шла о скандалах, связанных с деньгами, люди были куда снисходительнее в делах личного свойства. То обстоятельство, что политический деятель, не обремененный в свое время правительственными обязанностями, настаивал на аборте и отказался признать свое отцовство, предосудительное для его карьеры, конечно, вряд ли кому понравится, особенно женщинам. Но исповедь Кастора, сделанная с присущим ему талантом, в стиле «то была трудная страница в моей жизни. Отдавая дань двум превосходным женщинам — жене и той, другой, чье самоотречение и т. д.» — позволила бы ему недурно вывернуться из создавшейся ситуации.

Во всяком случае, Поллукс принял решение не участвовать ни в похищении Майка, ни в шантаже Клер. После стольких поступков, моральная сторона которых была более, чем сомнительной, хотя он и не отвергал их в политике, этот рубеж он не мог перейти.

— Как же может Кастор доводить до таких рубежей? — сказала Клер.

Поскольку они могли говорить о Касторе бесконечно, вечер затянулся далеко за полночь.

Китайский ресторан давно опустел. Занят был только еще один столик, за которым сидели Эрбер и Пьер.

Официанты почтительно ждали, когда господин министр внутренних дел даст знак к отъезду. Сидевший спиной к Поллуксу Эрбер всячески старался уловить обрывки разговора между министром и его спутницей. Увы, это были только обрывки!

Однако он без труда узнал имя женщины, которая сопровождала министра. Она часто приходила сюда обедать. Вероятно, ее контора помещалась где-то поблизости.

Столики в ресторане располагались в смежных ячейках таким образом, что, если Эрбер находился спиной к Поллуксу, Пьер имел полную возможность наблюдать за Клер. Он два или три раза оглядел ее, она тоже посмотрела в его сторону, так как чувствовала, что за ней наблюдают. Пьер никак не мог вспомнить, где он уже видел эти глаза.

Провожая Клер до дома, Поллукс посоветовал сказать ее американским друзьям, что, если кто-нибудь ненароком станет их спрашивать про Майка, отвечать, что он… ну, скажем… в Австралии, где проводит летний месяц.

Он не желал удачи агентам Кастора, если тот — чего Поллукс не мог исключить окончательно — наймет их на свой страх и риск.

Охранник проводил Клер до самой двери и дождался, когда она войдет.

— Разве Адриен не работает? — спросил Поллукс шофера. — Сегодня ведь его день.

— Адриен уже неделю, как в отпуске, господин министр, — ответил тот. — Этот его заменяет.

Майк был в восторге. Поездка в одиночестве придавала ему самоуважения. К тому же он скоро увидит мать — чего еще он мог пожелать в жизни?

Раздражала только табличка, своеобразный слюнявчик, с надписью «НБС», который стюардесса потребовала не снимать до конца полета.

Вместе с другим юным французом они тщетно пытались расшифровать эти буквы. Потом спросили взрослого соседа и тот начал изобретать возможные расшифровки. Может, это как-то связано с «ВВО» — «Весьма важная особа»?..

Ничего путного не придумав, взрослый вернулся к своим кроссвордам.

Майк отправился к стюардессам, и вскоре пришел удовлетворенный. Буквы означали: «Несовершеннолетний без сопровождения».

Полет Нью-Йорк — Лондон прошел вполне благополучно.

В аэропорту Хитроу, бросившись в объятия матери, Майк тотчас спросил, знает ли она значение надписи «НБС», от которой его наконец освободили. Клер призналась, что сотни раз видела детей с таким вот слюнявчиком и сотни раз задавала себе вопрос, что это значит, но так ни разу и не удосужилась узнать содержание надписи.

Июль был дождливым, и Лондон показался Майку не таким, каким он его себе представлял. Он заметил, что англичане хорошо говорят по-английски, хотя их язык существенно отличается от его собственного. Засыпал мать вопросами о смешном черном такси, которое везло их в отель Бруна, но не спросил ничего такого, что Клер так боялась услышать. Общаясь с матерью путем недомолвок, он понял, что сейчас ни о чем спрашивать не время. У нее же было право — не лгать ему. Но какую часть правды она могла ему сейчас раскрыть?