Спустя несколько часов другой инспектор полиции явился к матери Пьера в Ницце и застал группу одетых в траур женщин, говоривших шепотом. Мать Пьера сказала, что сын уехал давно. Нет, она не знает, где он.

— Вы же видите, что говорить об этом сейчас неуместно, — сказала возмущенно одна из женщин.

Полковник таки умер.

— Если ваш сын приедет на похороны, скажите ему, чтобы он зашел к нам, — попросил инспектор. — Нам надо у него кое-что узнать.

Чтобы Пьер приехал на похороны, долго будут ждать! Но что он опять натворил?

Тем временем в полицию снова были вызваны молодые, высокие брюнеты, отобранные после радиопередачи. Всех их по распоряжению полиции просили никуда не отлучаться. Некоторым это испортило отпуск, посеяло тревогу в семьях других и уменьшило число почитателей президента.

Информатор Эрбера из уголовной полиции сообщил ему, что вокруг той истории опять пошли волны. Толстяк обрадовался, что его меры оказались столь действенными. Нет, старина Эрбер, как прежде, предусмотрителен и осторожен.

Закончив работу над очередным выпуском «Листка Э.», который переставал выходить в августе между 5-м и 20-м числами, Эрбер навел порядок в переписке, проведал старого друга и стал собираться в дорогу.

С помощью слуги Майк нашел то, что именовал ванной, забыв, как это называется по-французски.

Выйдя оттуда, он вспомнил про Красавчика. Слуга сказал, что животное, вероятно, в парке. И Майк отправился на поиски.

Уставившись в настенный ковер, Клер явно не желала смотреть на Кастора и отвечать на его вопросы.

— Ты сердишься? — спросил он. — Мне не оставалось ничего другого, раз ты отказалась нам помочь.

Он повторил ей уже сказанное Поллуксом. Она одна могла установить личность человека, владевшего письмом из Токио. Всех подозреваемых как раз должны собрать. Поллукс ждал от нее хоть приблизительного портрета.

Нарисовать она, конечно, могла, но при условии, что ее освободят. И тут на пороге с трагическим видом появился Майк.

— Красавчик потерялся! — сказал он.

— Найдется.

— Нет, он пропал.

И от усталости, волнений и страха, вызванного необъяснимыми приключениями, он горько разрыдался.

— Не плачь, — сказал Кастор. — Мужчинам не подобает плакать.

— А ты, — ответил Майк сквозь слезы, — ты вообще мне надоел! Красавчик пропал из-за тебя!

Клер сделала знак Кастору и постаралась успокоить ребенка, пообещав, что Красавчик появится, когда ему этого захочется. Кошки всегда находят дорогу домой.

Кастор ничего не мог понять в этой истории с кошкой. Клер объяснила ему.

— Хорошо. Нет причин устраивать драму.

Майк мрачно поглядел в его сторону.

— Что мы тут делаем? — спросил он мать. — Я хочу уехать.

— Я тоже, — ответила Клер. — Но ты видишь, нас взяли в плен, и этот господин не хочет нас освободить.

— Вот скука-то будет. Тут даже телевизора нет.

— Если хочешь, у тебя их будет сразу три, — сказал Кастор. — И еще лошадь, раз уж ты любишь ездить верхом.

Верховая езда была его подвигом в период выздоровления. Это был единственный доступный ему вид спорта.

— Пошли, — сказал он. — Этим стоит заняться.

Весь персонал был приведен в боевую готовность, и через полчаса Майк уже сидел на лошади, а Кастор с удовлетворением поглядывал на него.

Вернувшись с прогулки, Майк спросил, где находится в этом доме кухня.

— Кухня? Понятия не имею. А что ты собираешься там делать? — спросил Кастор.

— Я голоден.

Кастор тоже был голоден. Шел третий час. Они нашли Клер в салоне. Она не тронулась с места.

— Так ты еще не устроилась? Хочешь, чтобы тебе показали твою комнату?

— Нет, — ответила Клер.

— Хорошо. Очень хорошо.

Дворецкий объявил господину президенту, что кушать подано, и увел Майка мыть руки.

— Он хорошо ездит верхом, но ведет себя запанибрата со слугами, — сказал Кастор.

— Он понятия не имеет, что такое слуги, — ответила Клер. — И, надеюсь, никогда не узнает.

Обед прошел в менее натянутой обстановке, но вдруг Кастор стал расспрашивать Майка, знает ли он историю Франции. Оказалось, что ему не известно ровно ничего, ни одного имени.