— Вот теперь, кажется, всё перечислили...

— Нет, остался хвостик. — Глаза Бату устало заморгали. — На курилтае замышлялось как? Силы Гуюка и Бури приданы мне в помощь, а это очень выгодная для них вещь. Захотят лезть вперёд — я обязан пустить. Не захотят — не больно-то и заставишь...

— Ну и что?

— А вот что, друг Бамут. Рязань-то мы взяли, а это самый лакомый кусок. Гуюк его из-за гонора меж пальцев упустил. Но теперь-то я просто обязан дать ему повоевать, а то бы нам пришлось...

— Вот уж нет, повелитель, это ты перечисляешь не мёртвые страхи — живые выгоды...

— Если бы мы упустили даже мелкую песчинку, чаша весов качнулась бы в сторону Гуюка, — ухмыльнулся Бату и добавил, помрачнев: — А единожды качнувшись, уж не вернулась бы обратно.

Однако всего этого не случилось. Каждый шаг усиливал Бату. Дёрнув натянутый аркан за кончик, натянешь и петлю.

Потом пришло время разбираться с теми страхами, которые ещё скачут по ветвям.

— Коломна — земли князя Романа. Ну и семейка у них! Воз бы тянули, так он бы и с места не сдвинулся, — пояснял Боэмунд, — один в Чернигов норовит, другой — к суздальцам. Роман — к суздальцам.

— Разного желают?

— Скорее от разного шарахаются. Рязанский воз из тех возов, на котором не догнать, а убежать норовят. А Роман, что Роман? Ежели Гюрга Суздальский вновь захочет рязанскую землю покарать, он с Коломны начнёт — иначе никак.

— Плох тот конь, которого в бой приглашает плеть, — задумался джихангир, — а какие там силы?

— Владимирский великий князь прислал под Коломну сына с войском, — перечислил Боэмунд. — Туда же собрались остатки разгромленных нами под Пронском рязанцев, муромцев, ижеславцев. — Увидев, что Бату слегка помрачнел, Боэмунд закончил мягче: — Вести, понимаю, невесёлые, но всё же этих войск, несмотря на владимирскую помощь, куда меньше, чем было под Пронском.

— Долго же раскачивался ульдемирский коназ. Что ж он раньше-то рязанцам не помог?

— А зачем ему рязанцам помогать? Вот скажешь тоже. Они подданные неспокойные. Чуть сильнеют, враз на Чернигов засматриваться начинают. Чем они слабее, тем легче их в узде держать. Рязанцы в этой войне и нас слабее делали, и сами ослабли. Так что пока мы Георгию Всеволодовичу только помогаем... особенно если на этом и остановились бы...

— Но...

— Но в том-то и дело: ему известно — не остановимся. Он приютил булгарских беженцев... Тут и угорские проповедники паслись, так он через них передал уграм предупреждение, что мы собираемся добраться и туда.

— Какое ему дело до угров?

— Не до угров — до Папы Римского дело. После падения Константинополя, столицы мелькитской, латины Юрия охмуряют, чтобы тот в их веру перешёл со всем народом. А тот не хочет. Проповедников папских прогнал, да, видать, сам же и перепугался — вот и ластится. Может, думал, придётся помощи у них против нас просить?

Бату задумался:

— Раньше нужно было просить. Опомнился. Ну да ладно, после с ним разберёмся. Расскажи-ка поточнее про Коломну.

— Коломна — для суздальцев особый, последний заслон. Тут уж, хочешь не хочешь, а шевелиться надо На своей земле Георгий воевать боится — уж больно его ненавидят, а Коломна с одного боку — город рязанский, с другого — стеной за Владимир стоит. Хитро устроился здешний князь. И суздальцы его ублажают, чтоб, в случае чего, было на кого опереться, если непокорное Рязанское княжество к Чернигову качнётся, а с другого боку — и рязанцы на Коломну не давят. Знают, случись чего, она всегда к суздальцам переметнётся. Попробуй тронь. Отчего, думаешь, Юрий Игоревич коломенские дружины с собой под Пронск не забрал? Да оттого, что не посмел. Он Романа давно только просить может. Не приказывать!

— Ну что ж, всё, что ты рассказал, можно обернуть нам на пользу, — рассудил Бату. — Гуюк сетовал, что его обделили добычей, так пусть примет на себя первый удар. Отдадим ему Коломну на зуб: теперь его очередь. Кераиты Эльджидая вполне с этим справятся, пусть он потешится. — Круглое лицо Бату светилось довольством. — Как ты думаешь, Бамут, пошли урусутам впрок уроки прошлые или они опять выведут войско на равнину?

— Думаю, что выведут, повелитель, — улыбнулся Боэмунд. — Стены хороши, если уверен, что они прикроют, так ли? Суздальцы — народ самоуверенный, к победам привыкший, а рязанцев побили, так это для них не назидание: подумаешь, рязанцы. Суздальские удальцы хотят победы и добычи. А со стен смолу сливать — какая добыча?

— То-то коназ Юрий не воеводу — сына родного прислал на убой. Стало быть, уверен?

— Самоуверенность глупца — предмет зависти мудрого. Может, оно и так, а может... — задумался соглядатай, — просто прикрывается за сыновней спиной. Ежели правда то, что я про Юрия слышал, так с него станется и сыном пожертвовать, ежели надо. Ну, хотя бы для того, чтоб дружине показать: глядите мол, я в вас верю — родного сына не жалко.

— Так или иначе, а положения это не меняет. Но там ведь ещё и Роман?