— Но я действительно ничего похожего не видел. Лина исчезла еще до того, как мы начали танцевать польку. Кроме того, за ней потащился один из охранников наших уважаемых спонсоров, поэтому я был абсолютно спокоен за ее безопасность.

— А что она шепнула тебе на ухо, еще до того, как все напились?

— Вы следили за мной, мадам? — Илья взял ее за руку и помог встать со стула.

— Так что? Ты переменился в лице.

— Алена, ты напоминаешь мне повадками твоего Терещенко. А это уже серьезно. Ты случайно не собралась за него замуж?

— Какая тебе разница? — усмехнулась она.

— Вы составите ужасную пару: следователь и журналистка — страшнее невозможно придумать.

— Так ты не ответил.

— Ну, хорошо. Лина шепнула, что, несмотря на гибель Журавлева, она все-таки намерена сыграть Офелию.

— То есть она попросила, чтобы ты не мешал?

— Наверное, она думала, что теперь, когда путы с рук главного сняты и роль возвращена мне, я стану ей мстить, пытаясь вытолкнуть из постановки. Только я не собирался этого делать.

Они вышли на холодный воздух.

— Господи, когда же будет тепло! — воскликнула Алена, поднимая воротник пальто. — Ненавижу холод!

— Мне ждать, как минимум, до апреля, а тебе — не более минуты, — усмехнулся Илья, махнув рукой по направлению к театру, откуда к ним направлялся Вадим Терещенко. — Думаю, тебя согреет любовь.

— Не уверена, — недовольно буркнула Алена. — Но сцена ревности мне обеспечена.

Полутьма, в которой проходила репетиция, действовала на Алену успокаивающе. Она только что пережила довольно бурное выяснение отношений с Вадимом, и поэтому душа требовала передышки. В этом случае задний ряд зрительного зала — лучшее место.

— Просто не знаю, как с ним себя вести, — шепотом пожаловалась она Насте. — Что бы я ни сказала, все его не устраивает. И… кажется, он серьезно думает, будто я увлечена Ганиным.

— А ты посмотри на Илью, — та лениво указала пальцем на сцену, где Ганин страстно произносил монолог:

— А теперь вспомни своего неказистого следователя, — жестоко продолжала она. — По-моему, ему есть, о чем беспокоиться.

— Почему это неказистого? — оскорбилась за Вадима Алена. — Он весьма недурен собой!

— И еще занудлив в придачу, — ухмыльнулась Настена.

— Ничего такого за ним не замечала! — окончательно надулась Алена.

— Конечно! Сама же говоришь, что он к тебе придирается.

— Это точно, — вздох был исторгнут из самого сердца. — Я вся измучилась. Пытаюсь быть с ним ласковой, он обижается: считает, что издеваюсь. Перечу — опять не так. В общем, не находим мы пока общий язык.

— И не найдете, — констатировала подруга. — Вы слишком разные. Он — сплошные правила и законы, ты — полная анархия.

— И на кой черт ты решила накапать ему, что мы с Ильей пошли обедать?

— Если бы я начала врать и выкручиваться, он бы заподозрил что-нибудь худшее, — уверенно ответила Настя. — Я такой тип знаю. Чего ты хочешь, я пять лет общаюсь с Коржиком.

— Намекаешь, что он такой же?

— Алена, нам с тобой жутко не повезло с мужиками.

На сцене Ганин закончил монолог. Далее следовал выход Горацио, которого исполнял Людомиров, и Марцела. Главный уставился на правую кулису.

— Ну?! — взревел он после минутного ожидания. — Что вы там, спите?

— Принц! — дуэтом взвыли те. — Принц! Черт тебя подери! Тьфу!

— Какого дьявола, Людомиров! — Алена знала, что у главного лысина мгновенно становится пунцовой от злости. — Этого нет в тексте!

Из-за кулисы выглянул бледный Людомиров:

— Сам знаю, что нет. Но этот гуру шляется, перепугал нас до усрачки!

— Отец Гиви! Что вы там делаете?! — сдерживаясь, видимо, из последних сил, прорычал главный.

— Мертвец, мертвец в театре, — донеслось, словно из преисподней.

— Мне нужно в туалет, — жалобно скривился Людомиров.

— Отец Гиви, что вы там бормочете? — поинтересовался режиссер, сжав кулаки.

— Призрак страшный, лежит, не шевелится… — на сцене величественно появился гуру.

— Может, он имеет в виду отца Гамлета? — вполне серьезно предположил Людомиров, которому совсем не хотелось шутить.

— Ну что вы тут шатаетесь, страху на всех нагоняете! — Главный вскочил из-за стола, как пушинка, взлетел на сцену, схватил отца Гиви за рукав белой куртки и поволок к проходу.