— Помню, — грустно подтвердил он, явно не намереваясь уходить.

— И усищи отпустил, а вот глаза… Я сейчас вижу, что глаза у тебя те же.

— Вот уж не ожидал тебя встретить, — усатый Славик мгновенно покраснел и, окончательно смутившись, потупил взор, — можно сказать, на закате жизни, да еще при таких обстоятельствах…

— Скажешь тоже — на закате жизни! — кокетливо возмутилась тетка Тая. — Прошло-то всего каких-нибудь двадцать восемь лет.

— Двадцать восемь лет и четыре месяца, — хрипло поправил ее Славик.

— Надо же, запомнил, — щеки тетки Таи вспыхнули апрельскими тюльпанами.

Вадим недоуменно взглянул на Алену, ища ответа. Та только пожала плечами. Ей отчаянно захотелось выйти из комнаты и вытащить остальных, чтобы оставить эту пару наедине. Все ее шестое, седьмое и даже восьмое чувства твердили об одном: уединение — это все, что нужно двум немолодым людям. Лина, Вадим и она сама в этой комнате совершенно лишние. Однако Терещенко, похоже, не собирался разделять ее чувства, он стоял, как столб, навытяжку, совсем по-военному, Лина же, удобно расположившись в кресле и раскинув руки по подлокотникам, пожирала его масляными глазками. Понятие приличия было ей незнакомо. Усатый Славик присел на краешек дивана и, уперев взгляд в носки своих ботинок, долго созерцал на них грязные потеки, потом вздохнул и проговорил чистым, каким-то помолодевшим голосом:

— А я ведь тебя искал. Писал с целины, но ты не отвечала, а когда вернулся в Ленинград, ну, просто землю носом рыл…

— Отца перевели в Москву, мы все переехали. Да и потом, я так на тебя тогда злилась! Ведь это ты виноват в том, что я вышла замуж.

— За Грунина?

— Нет, — неуверенно хохотнула тетка Тая, — Грунин остался в Ленинграде. В Москве меня мама сосватала за доцента. Такой оказался зануда. В очках. Филолог.

— А ты говорила, что Борис Ефремович любил петь, — ни с того ни с сего встряла Алена и сама себе шикнула.

Терещенко тоже ей шикнул, и они обменялись ненавидящими взглядами. Алена в это мгновение решила, что вовсе он и не симпатичный. Да просто белобрысый урод. Однако интимность встречи была нарушена. Усатый следователь и тетка Тая враз посмотрели на нее теплыми взглядами.

— Любил петь, только не умел, — по инерции продолжила тему тетка.

— А это твоя дочь? — усатый кивнул на Алену.

— Племянница, — улыбнулась тетка.

— А… — протянул ее собеседник несколько облегченно.

— Вот как раз по этому поводу, — начал было Терещенко, кивая на Алену, но усатый отмахнулся от него и снова переключился на тетку Таю:

— И как дела у твоего мужа, он уже, наверное, доктор наук?

— Ай ты, господи, — хохотнула та, — Славик, ты все такой же нерешительный! Ладно, чтобы не перечислять всех моих бывших мужей, законных и незаконных, скажу откровенно: теперь я одна.

— Не может быть! — восхитился он.

— Точно! — рассмеялась тетка Тая.

Он тоже было заулыбался, но потом вдруг посерьезнел, его густые брови сошлись на переносице:

— И много их у тебя было?

— Да ладно вам, господин следователь, были и прошли. Какая разница-то, — Тая тоже перестала смеяться, глаза ее наполнились туманной задумчивостью. — Надо же, когда провожала тебя на вокзале, думала: никогда, даже если встречу, нипочем не заговорю. А вот теперь смотрю на тебя и радуюсь, как последняя дура!

— Время лечит, — кивнул следователь. — Действительно, что было, то прошло. Так как зовут племянницу? Неужели это Наташина дочка? — он снова повернулся к Алене. Ее предположение насчет глаз оказалось абсолютно верным — они блестели, как черные маслины, только что вытащенные на свет из банки.

— Алена, — представилась она.

— Кстати, Алена — ваша козырная карта, — доверительно проговорила тетка Тая, всем телом подавшись в ее сторону. — Она последняя, кто общался с убитым Журавлевым. Я уже говорила вашему молодому человеку, — тут она кинула укоризненный взгляд на Вадима, — но он как-то неадекватно отреагировал.

— Еще бы! — фыркнул надутый Вадим. — Вячеслав Иваныч, да ведь Алена…

Тот снова прервал его жестом и пожевал губами:

— Алена, Алена… уж очень это имя мне… что-то напоминает…

— Правильно, — упрямо заявил Терещенко, — дело о маньяке, который убивал девушек, рекламирующих женские гигиенические средства.

— Так вы та самая Алена?! — Вячеслав Иванович даже привстал с дивана.

— Да, — скромно призналась она.

— Везет же вам, — он снова сел и обратился к Терещенко: — И ты все время молчал?! Ведь я мог бы встретить Таю еще летом! Ну и молодежь!

— Откуда же я знал, — вяло огрызнулся Вадим.

— А! — догадалась Алена. — А вы, должно быть, Горыныч.