– А я воюю уже семнадцать лет, – рассказал снайпер Максим из Липецка. – Но не из-за денег: адреналин меня гонит на войну!

Максим прошел все горячие точки бывшего Союза, воевал в Африке в составе Французского иностранного легиона. Настоящий «дикий гусь». В Чечне не принято спрашивать, какой у кого личный боевой счет, но все же не удержался и, глядя на его снайперскую винтовку, спросил.

– Подтвержденных – семьдесят семь, – не без гордости ответил Максим. – Здесь – один. Пока. Всяких убивал: белых, черных, рыжих.

Даже не верится, что Максим закончил университет и два техникума, по основной специальности – металлург.

Встретил я в Чечне и своего коллегу. Юрий работал журналистом в одной из газет Иванова, но понял, что автоматом он заработает больше, чем пером. Эта война для него – вторая. Мечтает когда-нибудь сесть за книгу, потому что впечатлений хватает.

Контрактники в среднем составляют 30–40 процентов от общего количества личного состава российской армии в Чечне. Немало среди них и награжденных за первую кампанию, как, например, Дмитрий Солунин, автоматчик из Иванова. Здесь он снова представлен к награде. Если бы вся армия состояла из таких, как он, непьющих и рассудительных мужиков с генами суворовских солдат, – война наверняка закончилась бы быстрее и с меньшей кровью и грязью.

«Его хоть каждый день умывай…»

Отличить контрактника от солдата срочной службы в Чечне просто: срочники почти все чумазые. Контрактники за собой следят, все выглядят молодцевато, свежевыбритые. Лишь в одну берлогу когда зашел, подумал сначала, что попал в общую камеру СИЗО, но нет, пригляделся – на нарах гранатомет, а из-под грязных подушек торчат автоматы. В палатках контрактников – идеальный порядок: одеяла заправлены, некоторые приспособили печки под отопление соляркой – через медицинскую капельницу. На ночь, говорят, литров сорока хватает. С дровами туго, это артиллеристам хорошо – у них снарядные ящики можно разбивать, а пехота топит печки всем, что под руку попадется. На Грозненском газоперерабатывающем заводе печки топили рамами из окон цехов, на дрова разбирали полы. О том, что когда-нибудь все это придется самим же восстанавливать, никто не думает.

– Его хоть каждый день умывай, все равно как поросенок, – сказал об одном срочнике сержант-контрактник.

Спросил паренька родом из Москвы, знает ли он, какое сегодня число.

– Не интересовался. Как будет Новый год – ребята скажут.

– Но вот вчера артиллерия особенно сильно стреляла. В честь какого праздника, как думаешь?

– Не обратил внимания. Да каждый день вроде бы так же стреляют…

Воды – дефицит, поэтому иной раз приходится выбирать: умыться или выпить чаю.

У солдат, пиливших бревно, чернозем под ногтями был, наверное, еще ставропольский, двухмесячной давности.

– Когда были в бане? – задумался паренек из Пензенской области. – А вообще-то – неделю назад. До этого месяц не мылись.

– Вшей не накопили?

– В голове – нет, – твердо ответил солдат.

– Срочники даже обрадовались, когда мы приехали, сразу повеселели, – рассказал контрактник Юра-журналист. – Научили их быстро ставить палатки, дров заготовили, умываться заставляем. Из десяти срочников нормальных солдат – один, не больше.

Впрочем, в Чечне за месяц-два и маменькины сынки становятся настоящими бойцами.

Человек, как известно, такая скотина, что быстро приспосабливается к любым условиям, но русский солдат всем иностранцам даст сто очков вперед в умении мгновенно налаживать элементарный быт. Остановилась колонна в чистом поле, и уже через минуту здесь звенят пилы, стучат топорики, без суеты поставили палатки, печки, нужники, уже и кухня дымит, а скоро и кашей с тушенкой запахнет. Войска за два месяца кампании в Чечне сменили по 15–20 мест дислокации, и всякий раз ставили лагерь. Поступит приказ сниматься с места – в считаные минуты весь скарб – в машинах, а на месте, где был лагерь, – чистота.

С трудом поверил, что четыре милых девушки-медички из гвардейского мотострелкового полка всегда сами ставят себе палатку.

– Но мы же военные, – обиделись они.

«А теперь я в медсанбате, на кровати весь в бинтах…»

Через медицинскую роту этого полка прошло за два месяца кампании около 50 человек раненых, рассказала врач-терапевт старший лейтенант медслужбы Татьяна Леангард. Этой хрупкой девушке из Санкт-Петербурга десятки солдат обязаны своим здоровьем, а то и жизнями.

– Несколько дней, когда шли бои за Рубежное, мы обрабатывали по десять-пятнадцать раненых в день, но обычно меньше.

– Как ведут себя раненые? Есть такие, что кричат от боли, плачут?

– Нет, мы же их промедолим (то есть вводим обезболивающие препараты. – В. К.), все ведут себя нормально. Они даже гордятся, что ранены в бою. Один раненый контрактник так переживал, что теперь не сможет отомстить за убитого в Чечне брата… Все хотят вернуться в полк, к друзьям, воевать дальше. Это мы по ним плачем, жалеем каждого.

Девушки – Таня, Ольга, Вера и Валентина – рассказывали мне, как они перевязывали раненых, порой сами по локоть в крови, а я вдруг поймал себя на мысли: да они же чуть не слово в слово рассказывают мне эпизод из моей книги «Заплачено кровью» о работе полковых медиков в Великую Отечественную войну. Господи, как похожи все войны…