— О, господи! — вырвалось у меня.

— Угу, — серьезно подтвердил Тед, но в глазах у него плясали смешинки, — это он и есть.

Роспись занимала чуть ли не всю плоскость стены, написана прямо по гладкой свежей штукатурке. Мадонна и Дитя. Композиция в манере итальянского Ренессанса, но фон — стилизованные викторианские и эдвардианские особняки нашего городка, самые живописные. Мать и Дитя принимают знаки почтения от местных высоких лиц — мэра, у него на шее видна цепь, настоятеля собора; рядом с ними женщины с хозяйственными сумками и мужчины в комбинезонах, будто застал их художник врасплох по пути с работы. Пока я смотрел на картину, краски ее вдруг заиграли в солнечном свете. Я стоял завороженный, даже язык отнялся.

— И ты… — вымолвил я наконец. — Это написал ты, Тед?

— Угу. Это «Поклонение волхвов». Заказчик увидел картину во Флоренции, сфотографировал, привез репродукции и пожелал, чтобы я увеличил во всю стену. Я уговорил его на вольное переложение. Посмотрев наброски и первые эскизы, он согласился. Что и говорить, решение отважное, — сухо присовокупил Тед. — Но теперь вроде ничего, доволен.

— Еще бы! Волшебная картина!

— Вот так тон! Будто ты и не подозревал, что я способен на такое, — он смущенно ухмыльнулся, его глаза перебегали то на мое лицо, то на картину.

— Честно и откровенно, Тед. Не подозревал. Чтобы до такой степени сильно, нет.

— Каждый родившийся ребенок несет в себе будущее мира, — внезапно помрачнев, изрек Тед. — Своих детей у меня нет, да я и не особенно жажду, но уж настолько-то я их понимаю.

На глаза навернулись слезы. Я отошел к окну, в горле стоял ком, я несколько раз поглубже вздохнул. Обернувшись, взглянул на роспись издалека.

— Но однако ж, какая все-таки диковинная причуда… подобный заказ…

— Ему хотелось как-то увековечить память об одной девушке. Она погибла, как я понял, совсем молодой. Путешествуя, он увидел во Флоренции картину, и его вдруг осенило. Он католик, само собой. Приехал, пустился на поиски местного художника и набрел на меня. Я, видишь ли, иду по сходной цене.

— А чем он занимается? Ты говоришь, построил бунгало сам?

— Ну да. Он строитель.

— И фамилия его Маккормак?

— Верно, — Тед не стал добиваться, откуда мне это известно. Может, решил, что имя выскочило мимоходом у него самого.

— Въезд его, конечно, ненадолго отсрочился, но старик будто не особо ворчит.

— Еще бы! Не к каждому новому домику такое приложение.

Как подъехала машина, мы не слышали, молча впитывали картину. Когда дверь раскрылась, по голым доскам гулко забухали тяжелые шаги. Тед оглянулся: Маккормак.

— Мистер Маккормак…

— Он самый. А я гляжу — машина. Подивился — кому тут быть.

— Мы с другом приехали. Не против? Захотелось, чтобы он взглянул на роспись. Он разбирается в живописи.

— Вот как? — Маккормак перевел взгляд на меня. Я немножко удивился, что отец Фрэнсис смотрит на меня, как на незнакомого. Но сколько уж лет миновало, да и встречались мы мало. И бородку я отрастил.

— И как вам показалась картина?

— По — моему, грандиозная.

— М — да. Про такую можно сказать — грандиозная. — Он повернулся и, расставив ноги, встав как влитой, погрузился в лицезрение своей собственности. — Мне и требовалось нечто необычайное, особое.

— Не сомневайтесь, мистер Кормак, вы это получили. Единственная незадача — как перевозить ее, вздумайся вам переезжать?

— А куда мне переезжать? — Маккормак сбил шляпу со лба на затылок, надел очки. — Дом я построил такой, как нам с женой мечталось. Тут и обоснуемся. Самое главное — въехать. Мазила этот вот покамест не пускает, — тяжеловесно пошутил он.

— Осталось покрыть лаком — и готово, — заверил Тед.

— Ладно, — проворчал Маккормак. — А помрем мы с женой, тогда уж будь что будет. До той поры все удовольствие мое. Рассказал ваш друг, что тут к чему? — повернулся он ко мне.

— Да. Я ведь был знаком с Фрэнсис. Вы, мистер Маккормак, не узнали меня. Я — Гордон Тейлор, брат Бонни.

Ну, дал маху. При чем тут Бонни? Маккормак знать не знает про Бонни и его причастности к Фрэнсис.

Маккормак пристально оглядел меня.

— Теперь признал. Рассмотрел за вашей бородой, его взгляд прилип намертво. В конце концов, не выдержав, я снова заговорил:

— Все случилось так давно.

— Для меня будто вчера, — отозвался Маккормак. — Только вчера дочка моя вышла и уж больше никогда не вернулась.

— Я встретил другую вашу дочь — Мэри, — после тяжкой короткой паузы сказал я. — Она поразительно похожа на Фрэнсис. Такой Фрэнсис стала бы сейчас.

— Да, люди говорят, — и снова Маккормак замолк, задумчиво вперившись в стенную роспись. — Наши дети, — неожиданно вымолвил он. — Мы все одно их теряем. Они вырастают, меняются, покидают нас. Мы становимся им не нужны.

Зато Фрэнсис ты можешь удержать, подумал я, ее ты можешь сберечь в памяти навсегда. Навсегда восемнадцатилетней, навсегда юной, ласковой, нежной, чистой девочкой. Которую предал неизвестный.