Из кухни доносилось позвякивание: мать мыла посуду. Оторвавшись от приемника, Уилф взглянул на отца. Одетый по — домашнему — в рубашке с коротким рукавом и жилетке, отец расположился возле камина. Он уже давно сидел вот так, неподвижно и прямо, и молча глядел на огонь. Отец старше матери, женился поздно. Есть в его характере какая-то вяловатость, которая, впрочем, не передалась ни одному из сыновей. Не благодушие человека, довольного своей жизнью, а скорее спокойное сознание того, что лучше уж держаться подальше от жизни, которая вызывает одну лишь злость и обиду, и только когда его терпение испытывали слишком долго, он разражался вспышками буйной ярости. В глубине души лежала горечь, и снести ее можно лишь в молчанье. Отец сидел безмолвно; от сигареты, которую он держал с осторожностью, стараясь не смять толстыми пальцами, поднималась струйка дыма.

Уилф нервно швырнул смятый окурок в камин. Вытирая о чайное полотенце руки, в комнату вошла мать, аккуратно повесила полотенце на решетку перед камином. Однажды, когда Уилф и Гарри были еще совсем маленькими и в камине так же жарко пылали уголья, Гарри поскользнулся и обеими руками схватился за уступ в камине. Целый месяц он с гордостью показывал всем свои руки, забинтованные так, что они стали похожи на боксерские перчатки, а мать за два шиллинга купила у соседки решетку: семья переезжала, дети выросли и решетка им больше не требовалась. У Коттонов решетка как-то вросла в быт, мать использовала ее, чтоб подсушить полотенца и белье.

— Гарри не вернулся?

Вопрос риторический, поскольку и так ясно, что Гарри дома нет. Он с час как ушел по своим делам, обещал прийти вовремя, но обещал матери, не брату: Уилф умышленно не просил его быть в это время дома.

— Будет шататься, пока не опоздает, — сказала мать, взглянув на будильник.

— Может, нашел, где еще послушать?

Уилфу очень хотелось, чтоб так оно и вышло, ведь присутствие брата будет стеснять.

— Уж сегодня мог бы посидеть дома. Небось дело всей семьи касается, — заметила мать.

Да, конечно, подумал Уилф, в известном смысле это касается и всего поселка. Сегодня соседи включат приемники, чтобы послушать передачу, которая им интересна только тем, что они знают автора. Неожиданная популярность среди местных жителей и радовала и раздражала. Он страстно хотел, чтоб о нем заговорили, чтоб с ним начали считаться в большом литературном мире, о котором он судил лишь по книгам и журналам, да по лихим статьям в «Санди тайме» и в «Обсервере». Ну а интерес местных жителей, по сути, всего лишь любопытство к чему-то им совершенно чуждому, скорее смущает Уилфа. Утешало сознание: те люди уважают заслуги в любой, пусть даже чуждой сфере. Мать, например, очень гордится им, хотя временами ее неспособность понять мысли и чувства, выходящие за рамки жизни их поселка, шахты или семьи, просто выводит из себя.

На часах десять минут восьмого. Его нервное напряжение достигло предела. Остаться бы одному, сидеть в своей комнате, спокойно и собранно все оценить, не отвлекаясь, не думая о реакции окружающих.

— Вечно его нет до последней минуты, — говорила мать, все еще думая о Гарри. — На собственные похороны и то небось опоздает.

Странно, голова у нее постоянно занята бытом, и ее это вполне устраивает. Мать сняла с решетки жилетку и прижала к щеке, проверяя, не влажная ли; казалось, руки ее ни на минуту не могут оставаться без дела. Ее суетливость наконец вывела отца из себя.

— Сядь и не болтай, — проговорил он. — Захочет — придет, и нечего тут… — Он слегка повернул свою крупную голову к Уилфу: — Настрой-ка еще немного да подбавь звуку.

Уилф послушно исполнил просьбу — комнату наполнили пронзительные звуки струнной музыки. Потом он сел, взяв со стола экземпляр текста, который из Лидса прислала ему редакция Би — би — си. Вспомнилось почти болезненное волнение, с которым он читал известие, что рассказ постараются включить в одну из ближайших программ. Этот текст радиопередачи пока ближе всего к желанному «опубликовано», а письмо редактора — первый сигнал из внешнего мира, что слова, которые он неуверенно царапал на бумаге в редкие минуты одиночества в комнате, где помещался с братом Гарри, эти самые слова уже не просто забава. Деньги, конечно, всегда нужны, но сейчас не о них речь. Он и так отдал бы рассказ, бесплатно.

Из кухни раздался шум, кажется, до этого кто-то постучал в дверь. Мать обернулась и сказала:

— Ну вот и Гарри пришел.

Пришла соседка по дому.

— Простите за беспокойство, — проговорила она, уже заглядывая в комнату, хотя рука ее еще стучала с обратной стороны двери. Она зашла узнать, не найдется ли у миссис Коттон чашечки сахару до завтра. Мать заторопилась к буфету, а миссис Льюис прошла в комнату и принялась объяснять, как же это так получилось, что аж сахару в доме нет; ее громкий голос заглушал музыку. В любой другой момент Уилф из вежливости убрал бы звук, но сейчас он с видом тупого упрямства сидел и ждал. Музыка кончилась, заговорил диктор. Миссис Льюис была очень надоедливая: чашечку сахара, картошечек пяток, парочку яичек, полбутылочки молока — дня не проходило, чтоб она не брала в долг. Мать буквально впихнула сахар в руки миссис Льюис. Никогда еще просьба ее не выполнялась с такой готовностью; миссис Льюис, оценив это или, может, желая как-то сгладить впечатление, решила объяснить еще раз, зачем ей в четверг в семь вечера сахар понадобился.

Мать нервно сновала по комнате, соображая, как бы заставить ее убраться, Уилф наклонился к приемнику, пытаясь расслышать диктора, и наконец, состязаясь в громкости с соседкой, сказал:

— Простите, миссис Льюис, но мне тут надо одну передачу послушать.

Прерванная на середине фразы, миссис Льюис слегка разинула рот.

— Ах ты, боже мой, — проговорила она, — я ведь не хотела…

— Понимаете, сейчас будут передавать рассказ нашего Уилфа, — объяснила мать.

Сквозь гул и потрескивание послышался голос диктора: «Говорит радиостанция Би — би — си, отделение для Северной Англии. Передаем рассказ Уилфа Коттона „Человек во тьме“. Читает Том Бакстер».