Шрифт:
Из числа эстонских крестьян здесь получили высшее образование поэт К.Я. Петерсон, а также писатели-просветители Ф.Р. Фельман и Ф.Р. Крейцвальд (оба окончили медицинский факультет).
В 1838 г. по инициативе Фельмана при Дерптском университете было основано Учёное эстонское общество. Оно содействовало изучению эстонского языка, собиранию фольклора и археологических материалов. Своей литературной деятельностью Фельман и Крейцвальд способствовали развитию эстонского литературного языка, обогащению его живой народной речью. Начиная с 1840-х гг. Крейцвальд издаёт календарь, получивший широкую популярность в народе благодаря своей информационной насыщенности.
И Фельман, и Крейцвальд привнесли социальное звучание в художественную литературу и публицистику. Оба критиковали особый остзейский порядок.
Фельман требовал улучшения положения крестьян. Он считал, что под личиной христианства немцы принесли эстонскому народу не культуру, а рабство и духовное невежество. За это они должны нести ответственность.
Крейцвальд использовал печатное слово для защиты интересов крестьян. Он называл сословный остзейский порядок бедствием страны и стоял на том, что только представители, избранные самими крестьянами, в состоянии отстаивать права и интересы народа в судах и учреждениях.
Статьи Фельмана и Крейцвальда, даже подвергнутые цензуре, вызывали недовольство и раздражение среди прибалтийско-немецкого дворянства. Когда вспыхивали крестьянские волнения, немцы связывали их с «подстрекательской» деятельностью этих эстонцев.
В первой четверти XIX в. видное место в развитии эстонской литературы занял Отто Мазинг — писатель и издатель «Эстонской еженедельной газеты» (в 1821–1823 и в 1825 гг.).
Следует сказать, что эта немногочисленная когорта образованных и говорящих на немецком языке эстонцев с симпатией и надеждой, так же как и эстонские крестьяне, смотрела в сторону России. Так, Крейцвальд, Мазинг, учитель Ю. Соммер (Суве Яан) положительно оценивали присоединение Прибалтики к России. Мазинг в своих газетных публикациях посвящал истории и культуре России целые разделы. А Соммер опубликовал рассказы «Русское сердце и русская душа» (1841 г.) и «Луйге Лаос» (1843 г.). Написанные под влиянием творчества А. Бестужева (Марлинского), они проникнуты симпатией к русским и ратуют за дружбу русских и эстонцев.
В первой половине XIX в. продолжился процесс имперского влияния на изменение средневековых ливонских ландшафтов. В духе господствовавшего в России классицизма возводятся важные общественные постройки в Дерпте — главный корпус Дерптского университета, анатомический театр, обсерватория, здание клиники и ботанического сада, ветеринарный институт, гимназия на улице Рюютли, гостиный двор, некоторые гостиницы. Осуществляется даже перестройка фасадов многих средневековых домов, с тем чтобы они соответствовали требованиям классицизма. Значимым образцом архитектуры классицизма в Ревеле явилось здание по улице Кохту, 8 (в советский период — министерство финансов).
Глава VI. Противостояние православного и немецко-лютеранского миров в Прибалтийском крае: русский Государь между коренным населением и его господином — немецким бароном
VI. 1. Стихийное движение крестьян за переход в «царскую веру» (1841 г.). Подвижническая деятельность епископа Рижского Иринарха
При присоединении Эстляндии и Лифляндии к России Пётр I признал лютеранское (евангелическое) вероисповедание немецких дворян, бюргеров, а также местного эстонского и латышского населения (крестьянин был обязан исповедовать веру того помещика, на земле которого он жил) в качестве одной из законных скреп особого остзейского порядка. Поэтому Православная Церковь практически не вела миссионерской деятельности в Прибалтийском крае. Эта уступка немцам явилась важным геополитическим и цивилизационным просчётом. История свидетельствует, что все цивилизации использовали религию на первых порах в целях упорядочения собственного пространства. Это делало его геополитическим, т.е. организованным особым образом {137} . Пётр же позволил немцам организовать завоёванный русским солдатом балтийский берег таким образом, что он стал тяготеть к западной цивилизации, искони враждебной по отношению к цивилизации русской [49] .
49
Эта враждебность со временем войдет в плоть и кровь вначале окатоличенных, а затем переведенных в лютеранство эстонцев и латышей. Их сегодняшние элиты переймут поведенческие стереотипы в отношении русских у своих прибалтийско-немецких господ и реализуют в новом издании особого остзейского порядка, попирающем сегодня права русских точно так же, как это делали на протяжении семисот столетий немецкие господа в отношении самих эстонцев и латышей.
Православные церкви в Лифляндии и Эстляндии всё же строились (можно назвать церковь во имя св. вмц. Екатерины в Пернове, собор в честь Успения Пресвятой Богородицы в Дерпте, церковь во имя свт. Николая в Ревеле и др.), но они предназначались для окормления русских, православных по рождению. Это были офицеры и солдаты русских гарнизонов, русские чиновники с семьями, а также русские купцы и ремесленники, которым с 1711 г. было разрешено селиться в Прибалтике.
Другой заботой Православной Церкви была деятельность старообрядческих общин, или беспоповцев. Старообрядцы с отвращением отступили от закона и обрядов православия, женились по добровольному согласию, без венчания священника, наравне с мужчинами признавали женщин в качестве священников. Наибольшее распространение старообрядчество получило в Риге и окрестных уездах, а также на западном берегу Чудского озера, где проживало русское население. Основной причиной распространения раскола считается то обстоятельство, что русские рыбаки, ремесленники, торговые люди жили в местах, удалённых от православных церквей, куда православным пастырям было трудно добраться. При императоре Николае I с открытием в 1836 г. викариатства Псковской епархии в Риге (первым викарием был епископ Старицкий Иринарх) стали предприниматься меры для обращения раскольников в православие или единоверие. Несмотря на отдельные успехи по выведению раскольников из заблуждений, старообрядческие общины в Эстляндии и Лифляндии сохранятся. Примечательно, что старообрядцы устоят и перед лютеранским влиянием и со временем станут опорой русской власти в Прибалтике.
Что касается эстонского населения, то случаи принятия местными эстонцами православия долгое время были сравнительно немногочисленны из-за ожесточённого сопротивления лютеранских пасторов и помещиков, которые настаивали на гегемонии лютеранской Церкви в крае как особой привилегии носителей остзейского порядка. В то же время известны случаи, когда православные, прибывшие в прибалтийские губернии на заработки (плотники и другие работники) в условиях отсутствия в данной местности православного священника обращались за исполнением треб (в частности, крещения) к лютеранским пасторам. Те не отказывали просителям, тем более что крещение детей чужих вероисповеданий по просьбе родителей дозволялось догматами лютеранской веры. После того как в 1748 г. Главная лифляндская лютеранская консистория обратилась к Святейшему Синоду с запросом, как поступать в подобных случаях, в своём ответе Синод запретил лютеранским священникам крестить детей православных родителей. Одновременно было сделано распоряжение, чтобы русские работники, прибывающие на заработки в Прибалтику, селились в местах, где имелись православные приходы или вблизи них. Православным же священникам было указано, чтобы детей, крещённых лютеранскими пасторами, помазать святым миром и впредь лютеранских пасторов до крещения рождающихся детей православной веры не допускать{138}.
Этот эпизод высветил активную, наступательную позицию лютеранской Церкви в крае. Примечательно, что в Синод обратились не возмущённые православные батюшки, а сами лютеранские священники, и притом только после случаев состоявшегося крещения, по-видимому, в надежде узаконить эти прецеденты. Нельзя исключать, что и просьбы родителей могли быть организованы в ходе пасторских бесед и наставлений. Во всяком случае, жёсткий тон Святейшего Синода свидетельствует об осознании опасности, исходящей от миссионерской деятельности лютеран для русских православных интересов в Прибалтике.