– Ну и что там у тебя?

– Увидишь! Сюда сворачивай.

На повороте оба юркнули в ельник незаметно для всех остальных – да никто и не смотрел, кому надо-то?

Петляя меж деревьями, Сгон, а следом за ним, и Ратибор, прошли шагов с полсотни, покуда не оказались на небольшом пригорке, густо поросшем осинами и раскидистыми желтовато-зелеными липами, под корнями которых шуршала густо наваленная листва. Нагнувшись к куче, десятник вытащил из нее какой-то странный предмет в виде двух черных, соединенных между собой трубок, с обеих сторон которых поблескивало стекло.

– Это особые трубки, – с гордостью заявил Сгон. – Зрительные! Много чего можно увидеть… Полезли, вон, на липу – глянем, что там поделывают жрецы.

Рат охотно согласился – и в самом деле, любопытно стало.

В один миг парни забрались на дерево, с относительным удобством расположившись меж толстых ветвей. Десятник заглянул в трубки первым, посмотрел, довольно поцокал языком, а уж потом протянул зрительный прибор своему сотоварищу.

Ратибор приложил окуляры к глазам… и отпрянул: показалось, будто он оказался сейчас нос к носу с Великим Био! Треснутое бронестекло, огромные круглые «глаза»-фары, открытая топка на брюхе… в которую все те же жилистые жрецы швыряли тела погибших героев! Швыряли без всякого почтения, словно дрова в ненасытное устье прожорливой печки. Князя и башенных бояр поблизости видно не было, лишь Владислав с группой старых волхвов почтительно стояли поодаль, младшие же жрецы торопливо подтаскивали трупы.

«Бинокль» – вдруг вспомнил Ратибор название зрительных трубок. Именно так – би-нокль, мать упоминала, да.

Сгон нетерпеливо протянул руку:

– Ну, дай уже! Тоже ведь охота взглянуть…

Некрасивое, словно припорошенное рябоватой пылью, лицо десятника скривилось, как от зубной боли.

– Этим еще хорошо, – тихо прошептал он. – Мертвые. А ты помнишь, как Био пожирал живых? Бедолаги словно в печке сгорали, правда, медленно, истекая кровью… Мучились, бедные – брр!!!

Ратибор тоже невольно передернул плечами:

– Да уж! Кровавый у нас бог, прожорливый.

– И не говори, – опуская бинокль, охотно поддержал тему Сгон. – Прожорливый – точно. Мало ему мертвяков да вражин, так еще и самых красивых девушек подавай – одну весной, а другую сейчас, осенью – на той неделе праздник, день урожая, не забыл?

– Да помню.

Отмахнувшись, Рат крепок задумался по поводу прожорливого Великого Био.

Спятившему роботу-убийце, конечно, были приятны устраиваемые в его честь праздники, однако, наверняка, ему было все равно, кем питаться – красавицами или уродинами. Жертвоприношения устраивали жрецы, укрепляя свою власть и влияние этими, как выражалась покойная матушка, «кровавыми шоу». Шоу – это зрелище, а для зрелища, конечно, нужна истинная красавица – невеста бога.

– Кстати, Сгон – на этот раз еще не объявляли невесту?

Десятник покачал головой:

– Нет. Но, думаю, не сегодня-завтра объявят.

Черт бы пробрал этого «Раптора»! Ишь, красавиц ему подавай… Может, и не в жрецах тут дело, вернее – не только в них, наверное, и самому Био было приятно мучить и пожирать юных красавиц, ведь кто знает, от какого уродца ему пересадили мозги? Или вырастили искусственные?

– Как-то еще по весне я случайно увидел, что стало с невестой бога… – Сгон подлил масла в огонь. – Уже после праздничной церемонии, после того, как все ушли. Как и сейчас остались несколько жрецов… несчастную девчонку – из семеновских, красивая такая, голубоглазая, темненькая – несколько раз бросали в топку. Био изрыгал ее, верно, нарочно игрался. Сначала у нее сгорели волосы, затем вытекли глаза… а последний раз – слезла вся кожа… уже не человек был – трепещущий обрубок мяса! Как она кричала, бедняжка, как умоляла убить. Как же ее звали-то? Теперь и не вспомнить, увы.

Рат невольно вздрогнул, во всех омерзительных подробностях представив вместо несчастной семеновской девы – Ясну. Как ее ведут к «Раптору», раздевают… бросают в ненасытное чрево… А потом зеленое пламя – и крик. Долгий-долгий крик ужаса и боли.

– Нынче осенью не семеновские невесты – наши, – спрыгивая с липы, глухо промолвил Сгон. – Пока еще не знаем, кто.

Ратибор прикрыл глаза, моля – только бы не Ясну, только бы не Ясну… Мысль-то, на самом деле, была подленькая – если не Ясну, значит – другую, чью-то дочь, сестру, возлюбленную…

– У тебя ведь скоро день рождения, друг, – улыбнувшись, неожиданно вспомнил десятник. – Так прими же от меня подарочек!

Юноша подумал, что Сгон сейчас подарит ему бинокль – недаром же хвастал. Да ведь и неплохо было бы, бинокль – вещь для проводника очень даже нужная.

Зря надеялся! Бросив по сторонам быстрый настороженный взгляд, новоявленный друг сунул руку за пазуху и вытащил оттуда… черную, матово блестящую штуку. Небольшую, ладони с полторы. И это явно было оружие, но не такое, как пищаль, а куда более сложное, древнее, еще довоенное. Короткий, тускло блестящий ствол, удобная рукоятка с темно-коричневой – со звездочкой – накладкой.

– Ты ж у нас великий стрелок, Ратко! – Сгон ухмыльнулся. – Так вот же тебе – владей. Правда, патрон только один, вот он, в рукоятке…

Из ручки вещицы – называлась она «пистолет» – десятник вытащил еще одну рукоять – полую, с пружиной и блестящим цилиндрическим патроном с круглою пулею. И оружие сие и боеприпасы к нему Ратибор до того видел только в старинной книжке, да и то – уже очень давно.

– Магазин я пока извлек, – продолжал Сгон. – Мушку и целик ты видишь, загнать патрон в ствол очень просто – вставляешь магазин в рукоять и передергиваешь затвор, вот так – видишь?