Отбившись от веток, Ратибор тут же бросился на выручку, быстро сменив меч на тесак – тем было куда удобнее рубить хищные ветви. Вот парень и рубил – резко, наотмашь, не боясь повредить об асфальт тяжелый, грубой заточки, клинок. Работал, как дровосек, только щепки летели, да и Наг помогал, как мог, перерезая тонкие ветки ножом…

– Уходим, – освободив приятеля, Ратибор схватил его за руку, помогая подняться. – Бежим!

Да, только это их сейчас и спасло – быстрота ног. Не одна верба здесь оказалась хищной, а почти весь лес, или, уж по крайней мере, подлесок. Все эти шипящие кусты, папоротники…

Лес, густой темный и злобный, неожиданно встал за беглецами стеной, в буквальном смысле слова пытался их остановить, норовя ухватить хищными лапами корней и веток. Слава Атому, этот кошмар продлился недолго – лес все же оказался не очень-то подвижным хищником, точнее, вовсе не подвижным: он мог лишь поджидать и хватать добычу.

Совсем скоро впереди посветлело. Выбравшись из леса, дорога пошла среди широких полей, заросших пожухлой желтой травой, чертополохом и гигантской – в рост человека – крапивой, явно хищной. Быть может, это именно она не пускала на поля лес.

На вершине невысокого холма Рат остановился возле трех узловатых корявых сосен, переводя дух и осматриваясь, да заодно поджидая отставшего по пути напарника, взбиравшегося на пригорок уже из последних сил. Вечерело. Позади, за лесом, неторопливо садилось скрытое кучевыми, золотисто-алыми облаками солнце, впереди, километрах в двух, блестел пологий изгиб реки, близ которого виднелись какие-то полуразрушенные строения, тянувшиеся вдоль дороги к разрушенному остову моста. Мосты через Москву-реку – и прочие Оку, Коломенку, Истру – во время Последней Войны разрушили все… или почти все. Быть может, лишь в самой Москве что-то осталось, да и то вряд ли – даже шам этого точно не знал – не ведал. Пристально глядя в бинокль, Рат насчитал семь более-менее сохранившихся зданий, одно из которых выглядело гораздо крупнее и нарядней других даже сейчас, несмотря на отвалившуюся там и сям штукатурку.

– Прекрасный образчик позднего классицизма, – приложив окуляр к единственному глазу, непонятно пояснил Наг. – Белые колонны, фронтон, пилястры…

Ратибор недоверчиво прищурился:

– Это все – заклинания?

– Это – архитектура, друг мой. Всего лишь архитектура… которая когда-то была, – шам задумался, помолчал и – уже себе под нос – добавил: – Когда этот мир станет нашим, мы восстановим все.

– Архитектура, – негромко повторил юноша. – Удивительно, – облезлый вожак нео Ксарг тоже знал это слово.

Одноглазый, опуская бинокль, рассмеялся:

– Ничего удивительного. Я ж тебе говорил – нео не такие уж и дикари, они очень хорошо обучаемы. Было бы кому учить. Тем более, Ксарг, судя по всему, прожег себя в красном Поле Смерти – и получил не только выдающиеся физические способности, но и острый, совсем не дикарский, ум… Так мы заночуем здесь, на лугу?

– На лугу?

Рат задумался. К вечеру заметно похолодало, а ночью вполне могли грянуть и первые осенние заморозки. Ночевать в чистом поле не очень-то хотелось, ибо разводить там костер, даже очень небольшой, значило сообщать о себе всей округе. А спать без тепла, на голой, покрытой инеем, травке – весьма сомнительное удовольствие, без которого лучше бы обойтись, коли уж есть такая возможность. А возможность была – поселок казался необитаемым.

– Как твои способности, Наг? – юноша искоса посмотрел на шама.

– Пока никого там не ощущаю, – пошевелив глазными щупальцами, отозвался тот. – Но мы еще слишком далеко. А подобные селения я раньше видел, даже ночевал как-то – их тут полно.

– И что, все заброшены?

– Почти все. Но надо смотреть.

– Надо – так пошли, глянем!

Усмехнувшись, Рат повесил на шею бинокль и решительно свернул в поле.

Путники подобрались к заброшенному поселку с околицы, где оказалась еще одна дорога, на этот раз – железная. Правда, уже почти уничтоженная деятельными усилиями развязавших Последнюю Войну людей и дикой мутировавшей природы. Кое-где сохранившиеся рельсы проржавели до такой степени, что при первом же прикосновении рассыпались в прах, так что на месте железнодорожного полотна остались только шпалы, и то – далеко не все.

Припав к окулярам, Ратибор жадно шарил глазами по стоявшим уже так близко зданиям, старательно примечая любое движение, любую мелочь, что указывала бы на присутствие здесь каких-либо разумных существ – людей или мутантов. Разумность – означала враждебность, любой чужак рассматривался как враг. Неразумные – хищные деревья, лесное зверье и прочие твари – тоже были врагами.

– Никого здесь нет, – отряхнув от налипшей грязи колени, тихо сказал Наг. – Пусто. Я чувствую… то есть, как раз – не чувствую.

Рат усмехнулся:

– Того, на барже, ты тоже не чувствовал.

– Так у болотников почти нет мозгов. Да и железо кругом было.

– И все равно, лучше будет забраться во-он в тот крайний дом как можно более незаметно. Задача ясна? Тогда все. Идем.

Понравившийся Ратибору домишко выглядел похуже других: скособоченный, неказистый, со съехавшей на бок крышей из серого древнего материала – шифера, – куски которого валялись по всему двору. В доме, как и заверил шам, не оказалось ни единой живой души, как и во всем поселке, и в ближайшей округе. Вообще ни одного живого существа, если не считать росшего невдалеке плотоядного леса. Даже воробьи с воронами не летали, не щебетали, не каркали, лишь высоко-высоко в небе, распластав крылья, парила какая-то большая хищная птица.