У подъезда не было его “Мерседеса”. Наблюдательный Карло не пялился в манеж. Алессандро увидел, что я ищу взглядом его машину и телохранителя, и произнес, запинаясь:

– Я удрал. Они сказали, чтобы я не приходил, но Карло куда-то исчез, и я решился. Можно... Я хочу сказать, вы позволите мне участвовать в тренировке?

– А почему мы вдруг должны вам не позволить? – спросила Этти, не посвященная во все тонкости наших отношений.

– Конечно, – согласно кивнул я. – Можете проездить галопом Счастливчика Линдсея. Алессандро ужасно удивился:

– Но все газеты писали, что сегодня утром его будет проезжать Томми Хойлэйк.

– У него болит живот, – ответил я и, увидев безумную надежду, засветившуюся в его глазах, добавил:

– Не надо так волноваться. Ему уже лучше, и к скачкам он будет в полной форме.

– Ясно.

Алессандро постарался скрыть свое разочарование и отправился за Счастливчиком Линдсеем. Этти села на Кукушонка-Подкидыша, а я договорился с Джоржем, что он отвезет меня в “Лендровере” понаблюдать за проездкой лошадей галопом. Лошади покружили по дорожке в паддоке, выехали через ворота и поскакали в Уотерхолл.

Вместе с ними отправился Ланкет, но, так как два дня назад он участвовал в скачках, я просил прогулять его до перекрестка дорог и обратно.

Я смотрел вослед лошадям: грациозные, изящные творения природы, так гармонирующие с прекрасным майским утром. Удивительно.., несмотря на знакомство с Энсо и его сыном, я был счастлив, что поработал тренером. Жаль будет уходить. Очень жаль. “Как странно”, – подумал я.

Вернувшись в манеж, я задержался на минутку поболтать с охранником, который воспользовался отсутствием Архангела и собрался пойти в столовую пообедать. Потом я вернулся в дом, сварил себе кофе и отправился в контору. У Маргарет по субботам был выходной. Я сел за ее стол, выпил кофе и стал разбирать утреннюю почту, неловко зажимая конверты между колен и держа в здоровой руке нож для разрезания бумаг.

Через некоторое время я услышал шум подъехавшей машины и хлопок закрывшейся дверцы, но не успел разглядеть гостя из окна, совсем позабыл, что не могу быстро ворочать головой. В день скачек на приз в две тысячи гиней конюшни мог посетить кто угодно. Например, один из владельцев, оставшихся ночевать в Ньюмаркете. Да мало ли кто еще?

Но в дверь вошел Энсо. В руке у него был все тот же пистолет с глушителем. “В такую рань... – легкомысленно подумал я. – Пистолет вместо завтрака. Как глупо”.

И еще я подумал: “Это конец. Глупый, дурацкий, бессмысленный конец”.

Если Энсо раньше хоть как-то сдерживал свою ярость, то сейчас она хлестала из него фонтаном. Приземистое жирное тело надвигалось на меня, как танк, и я поневоле вспомнил слова Алессандро, который утверждал, что я не знаю его отца. Поле с забором, сломанная ключица – все это было цветочками, а до ягодок оставалось рукой подать.

Он нанес мне сильнейший удар, угодив точно в повязку, так тщательно наложенную престарелым врачом, и у меня сразу перехватило дыхание и исчезло всякое желание сопротивляться. Я, правда, попытался угрожать ему ножом для разрезания бумаг, но он отмахнулся от него, как от назойливой мухи, при этом чуть не размозжив мою кисть о бюро, где хранилась наша картотека. Энсо был страшен и не столько ввел меня в шок ударами, сколько подавил своим присутствием. Рукоятка пистолета опустилась на мою голову, затем на больное плечо, и моя дальнейшая судьба перестала меня интересовать.

– Где Алессандро?! – проорал он в двух сантиметрах от моего уха.

Мое обмякшее тело повалилось на стол. Глаза закрылись. Еще немного, и мне не удалось бы справиться с нахлынувшей на меня болью.

– Проезжает лошадь, – еле ворочая языком, ответил я. – Где же еще? Проезжает лошадь.

– Ты его похитил! – закричал он. – Ты скажешь мне, где он! Ты мне скажешь.., или я переломаю тебе все кости! По одной!

– Он ускакал верхом на лошади, – сказал я.

– Нет! – выкрикнул Энсо. – Я ему запретил!

– Он.., верхом...

– На какой лошади?

– Какое это имеет значение?

– На какой лошади?! – проревел он прямо в мое ухо.

– На Счастливчике Линдсее, – сказал я. Как будто это имело значение. Я оттолкнулся от стола, сел прямо и открыл глаза. Лицо Энсо маячило всего в нескольких дюймах от моего лица, и в глазах его я прочел свой смертный приговор.

Пистолет медленно поднялся и остановился на уровне моей груди. Я молча ждал.

– Останови его, – сказал Энсо. – Верни обратно.

– Не могу.

– Ты должен. Верни его или я убью тебя!

– Он ускакал двадцать минут назад.

– Верни его! – произнес он хриплым, высоким и почему-то испуганным голосом. Только теперь я заметил, что ярость его неожиданно улеглась, а лицо приняло страдальческое выражение. Вместо ненависти – страх. В черных глазах неподвижно застыла тоска.

– Что вы наделали? – спросил я, с трудом выговаривая слова.

– Верни его! – повторил Энсо, видимо считая, что одним криком добьется желаемого. – Верни его! – Он поднял пистолет, но в его движениях не было прежней уверенности.